На дороге стоит – дороги спрашивает

Не думал – не гадал, а стихийно овладело мной совершенно неожиданно чуство особой, нежной, трепетной приязни и полного душевного согласия с той, что в школьные годы была для меня недоступной девушкой из старшего класса, а теперь по прошествии стольких лет мне она, словно родная. Не от того ли, что стоим полуобнявшись возле ограды бабыдуниного палисадника на Почтовой улице нашего, её и моего, детства.

По Почтовой, от реки Лопасни до верха, до пожарной каланчи, если быть точным, до того места, где изогнувшись глаголем, немощеная Почтовая упрётся в асфальтовую ленту симферопольского шоссе, я не хаживал незнамо сколько лет. Навещал, приезжая из Москвы родителей и друга-наставника Володю Милькова. И только по улице Почтовоймни ногой. Оттого, наверное, присутствие моё в срединной части Почтовой, вблизи марасановского подворья, поразило меня важным личным открытием: улица эта для нас с Люсей – наша малая родина. Мало осознать подобную истину, ее надо, как следует прочувствовать.

Когда в городе, в очереди за билетами в кино, в магазинной толчее женщина без возраста окликнет иной раз: «Молодой человек», – подумаешь, льстит мне гражданочка – не такой уж и молодой. Время моё катит к пятидесяти. Дети подросли. Встали на крыло. А вот попробуй, поспорь с народной мудростью насчет того, что седина в бороду, а бес в ребро. Ах, этот майский вечер-греховодник! Да он по своему прав. Он не по легкомыслию только, как покажет жизнь, толкнул нас к внезапному сближению. Мы доселе были лишь соседями по Почтовой, да ещё нечто дорогое теплилось в глубине души – Генка Лучкин, мой сподвижник в играх и дружбе, оказывается, родственник Люси Марасановой. Были, были причины к нашему стремительному сближению. Боже, как хорошо ощутить себя вновь молодым.

В призрачной синеве майского вечера, щедро озвученного соловьиным пением, насыщенного ароматом цветущих по всей Почтовой сиреней, мы в чувственном порыве взялись за руки, насторожились. Соловей требовал к себе внимания.

– О! Лешего дудка!

– За ней, Люся, слушай, вот сейчас, сию минуту, он примется за Кукушкин перелёт!

– Тише – спугнешь певца любви своим рокочущим баритоном…

– Соловей, когда поёт, ничего не слышит. Есть такое сложноподчинённое словечко «самозабвение» – это про него.

– Юра, помолчи пред ответственным порханием с придыханием Кукушкиного перелёта.

Я подумал было, чем перекрыть ее литературный изыск, но в этот миг, единый миг, нежная ладонь Люси закрыла мне рот.

– Чтобы много не говорил…

– А я ручку ласковую твою отведу от уст моих и приникну к устам твоим – ты и я на время онемеем и не будем мешать соловью исполнять Кукушкин перелёт.

Несколько сладких мгновений мне памятных длился этот замечательный поцелуй.

Вдруг она встрепенулась как птица и заговорила возбужденно:

– Юра, милый, что же я раньше не догадалась…

– О чём ты, Люся?

– По дому Васильчиковых душа болит. Школу мою закрывают. Незачем школу держать, поскольку учеников – раз, два и обчёлся.

Дом Васильчиковых – Гончаровых, как только нас окончательно прикроют останется бесхозным и будет разобран по кирпичику гражданами на хозяйственные нужды. Путь спасения один – музеефикация здания и это может совершить только мелиховский музей Антона Павловича Чехова, твоя энергия. Юрий Александрович.

Авдеев – директор музея отнёсся к предложению, мной ему доложенному, как к идее насбыточной. Поскольку он меня заполучил в качестве заместителя по научной работе с рассчётом на то, что буду его сменщиком, поднажал на Юрия Константиновича. Дескать, реставрация-реконструкция – дело долгое, Вас это, Юрий Константинович, и не коснётся, а столь ценное здание, памятник архитектуры, даст желаемый простор, высокий престиж литературной экспозиции, которую можно в будущем развернуть в доме Васильчиковых.

– Тебе жить – тебе и вершить! – сдался Авдеев. – Поезжай с моим благословением к Азарову и пусть он решает. Нам без области такое не поднять.

Виктор Яковлевич Азаров принял меня сердечно: для него бесхозный памятник архитектуры (а таковым дом Васильчиковых становился после закрытия вечерней школы) – большая головная боль. Он попросил меня, не выходя из кабинета начальника областного управления культуры, написать на его имя обращение о включении здания в перспективный план реставрации с последующей музеефикацией. Бумагу мою он украсил императивной резолюцией и бюрократический механизм обработал её с надлежащей аккуратностью. Дом стал числиться в списках объектов подлежащих реставрации и музеефикации. В 1995 году, уже будучи директором Музея-заповедника А.П. Чехова, я подписал акт о приемке на баланс, переданного в хозяйственное ведение дома Васильчиковых. Не стану перечислять передряг, связаных с реальным, а не только бумажным обретением дома Васильчиковых. Об этом непременно расскажу в другой раз.

Тот прерванный поцелуй – дорогого стоит…

Ах, если бы не случилось тридцать лет тому назад нечаянной встречи с Людмилой Васильевной Марсановой? Если бы не соловьиный концерт и прерванный поцелуй?