На дороге стоит – дороги спрашивает

«Надюша выходит замуж! Как быстро летит время! Давно ли под стол пешком ходила и вот уже невеста. Волнуется, поди? Ну, как не поехать? Любимая племянница замуж выходит! А работа? Вдруг что случится? На два дня уехать?! На два нельзя. Попрошу один день, понедельник. Свадьба стихнет к вечеру в воскресенье, и уеду домой», – рассудив так, она принялась готовить подарки молодожёнам, гостинцы родственникам-москвичам.

Аграфена Петровна на заводе никогда ни к кому не обращалась ни с какими просьбами, поэтому стоило ей заикнуться об отлучке на понедельник, как Сидор Кузьмич, теперешный начальник охраны, готов был предоставить недельный отпуск без никаких, просто так, гуляй, мол, Петровна, – заслужила.

– А как быть с собаками, Сидор Кузьмич?

– А на что тебе помощницу выделили? Для мебели, что ли?

– Так она их боится, да и собаки её плохо знают.

– Волков бояться – в лес не ходить, – храбро заключил Сидор Кузьмич. Этой пословицей он как бы подвёл итог разговору, желая быть в глазах Аграфены Петровны чутким, распорядительным начальником.

Аграфена все оставшиеся до свадьбы дни натаскивала помощницу. Заставляла её входить в вольер к овчаркам. Заставляла разводить собак по секторам. Пристально наблюдала за ней. Казалось, всё должно сойти благополучно. Но душевного спокойствия не было. Так и уехала, втайне продолжая переживать.

Перед самым отъездом к ней зашла Ольга. Зашла на дымок. Аграфена пекла в дорогу пироги, и сдобный лёгкий дух, выходя из трубы, плыл по улице.

– Здравствуй, соседка! – приветствовала Ольга хлопотавшую у печи Аграфену Петровну.

– Здорово…Здорово, Ольга Ивановна.

– Али куда собралась, али гостей ждёшь? – нараспев выспрашивала соседка.

Аграфена, выдвинув на загнётку противень с зарумянившимися пирогами, набрала в рот молока и шумно оросила им сдобные ряды. Отделила от этой стройной колонны два пирога, которые порумяней, протянула Ольге.

– Угощайся! С пылу, с жару. Не обожгись, смотри…Племянница Надюшка замуж выходит. А это я в дорогу сбираюсь. Они там, в Москве, домашних пирогов давно не пробовали. Да ты присаживайся – в ногах правды нет.

– Ох, и вкусные пироги ты печёшь, Петровна… Мои-то молодцы, того гляди, поженятся. В армии отслужили. Чего им теперь не жениться? Я тебя тогда буду просить испечь пирогов для свадьбы.

– Испеку. Отчего не испечь, – добродушно пообещала Аграфена Петровна.

– Значит, в Москву?

– В Москву.

– Ты, поди, уж все песни-то наши забыла?

– Нет, не забыла. Только поют ли их теперь? Да, чуть не запамятовала. Вот тут, на бумажке, – адрес московский. Вдруг искать меня будут…

– Чего случится-то за два дня?

– А кто знает?

– Не беспокойся, всё объясню и записку передам в случае чего.

– Спасибо.

– Что дарить-то собираешься?

– Ей подзор кружевной, наволочки батистовые с отделкой, полотенца льняные с петухами. А ему – рубашку шёлковую с вышивкой. Говорят, парень видный, как мой муж. Я так и делала, будто на Серёжу, – праздничное возбуждение смешалось в лице её с внезапно нашедшей грустью, глаза сделались мокрыми. Она лёгким, быстрым движением завернула уголок фартука и смахнула со щеки слезинку.

Ольга была довольна и угощением, и доверием, какое оказала ей всегда независимая, гордая соседка и, наконец, тем, что увидела Аграфену Петровну простоволосой бабой в слезах.

«Да она, как все, – подумала Ольга. – И то хорошо, что видно – все мы перед Богом равные. И чего всю жизнь одна мается? Только и знает: дом да собаки, собаки да огород. А женщина видная, припозднилась только».

Завод работал в две смены, так что в субботу вечером рабочие покинули цеха, и в действие вступила кольцевая охрана, предложенная когда-то Аграфеной Петровной. Две собаки блокировали заводскую проходную.

Аграфена всегда приходила к заводским воротам ровно за час до начала первой смены. Овчарки, издалека слышали её шаги и радостно скулили. Она снимала с поста собак, охранявших проходную, передавала власть дежурным бюро пропусков и охранникам. Так начиналась рабочая неделя завода.

Лида, молодая помощница Аграфены Петровны, воскресный день прогуляла допоздна и, заспанная, прибежала к проходной, минут за десять до прихода рабочих. Собаки, не услышавшие в обычное время знакомых шагов Аграфены Петровны, нервничали. Они бегали навстречу друг дружке, монотонно гремя цепями. Когда Лида попыталась приблизиться к двери проходной, овчарки грозно зарычали. Девушка испугалась, и сколько бы её ни убеждали, что это случайность, что собаки признают её, Лида стояла как вкопанная. Уговоры на неё не действовали. Суетившийся вокруг Сидор Кузьмич ещё не сознавал всей серьёзности обстановки, но сердцем чувствовал – назревает большая беда. У проходной начали собираться рабочие. Выспрашивали друг у друга, что случилось, почему не пускают? Толпа становилась всё гуще и гуще. Люди громко судачили, раздражённо высказывались по адресу начальства.

В 7.30, на час раньше обычного, приехал директор. У проходной – почти что митинг. Навстречу чёрному, массивному лимузину побежал с потерянным лицом начальник охраны.