В нескладной семье Кратовых-Котовых начинают догадываться: «Мы не сумели друзьями стать, на любови мы остановились». И следуют далее, думается, вполне справедливые сетования героя: «Не разогнуться в «раю» твоём, тяжко вдвоём с тобою. Нет, не бывает счастья вдвоём, когда одиноки двое».
Он говорит ей: «Хочу с ребятами быть, но с ними хочу быть с тобою». И далее о том же вместе, но с людьми, в обществе, в жизни, по Маяковскому, «боевой, кипучей». Он внушает ей, своей жене: «Диспут больше, чем милый наш быт, связан с моей судьбой, будут там, на диспуте, сотни людей и я хочу быть, но только хочу быть с тобой». Он честен перед ней, искренен до конца: «Хочу побеждать у тебя на виду, тебе открываясь весь, а если споткнусь я и упаду, ты будешь не где-то, а здесь». Он понимает смысл слова «вместе» таким образом: «Жизнь, а не десять случайных минут нам надо прожить с людьми». В пятидесятые годы молодые, абсолютное большинство, так и жили – на виду, в общественной круговерти.
Володя Котов – открытая душа, бесхитростная, доверчивая, полуслепая. В «попутчице случайной», увы, не разглядел он, не способен был разглядеть обывательской сущности, ограниченности женской натуры своей избранницы. Сюжет-то не новый, и характеры основательно отыграны на театре более века тому назад. Да, да, это Чехов, его «Три сестры».
Андрей Прозоров: ему светит, манит его судьба профессора Московского университета, а тут неведомо откуда на него сваливается мещанка Наталья в жёлтой юбке, с нелепым широким зелёным поясом. Её появление в семье Прозоровых – знак тотального разрушения всего и вся. Бытовая драма перерастает в трагедию.
Все, кто держит в руках эту книгу, если не читали, то хотя бы в кино или в театре видели «Трёх сестёр». Как не вспомнить завязки драмы – с опозданием, рассчитанным на эффект знаковости, особой важности этого её визита, является на день рождения Ирины. Наталье Андрей изливает в интимном углу просторного дома Прозоровых свои восторги, чувство непреодолимой, великой любви.
Много лет спустя, по всей видимости, не увязывая смысла и пафоса стихов, на которые друг-приятель, знаменитый композитор Андрей Эшпай написал песню-шлягер, Владимир Котов так же горячо, как Владимир Ленский и Андрей Прозоров, восторгался прилюдно, на весь свет, своей влюблённостью, которая обернулась… но это потом, годы спустя.
Выясняется, горячие парни жили и творили в начале пятидесятых годов XX-го столетия. Ой, какие горячие!
Котов, сгорая от любви, откровенничал: «Дорогая, поверь, я не в силах теперь сердце унять. Ты, как свет, мне нужна! Ты должна, ты должна это понять».
А жизнь, между тем, эту романтику любовную опрокидывала. Оказалось, общего-то у них, у влюблённых, нет. И не скудость быта, а скудость душевная, духовная скудость его избранницы погасила вполне успешно пожар любви.
Для Владимира Котова она другом-товарищем не стала. Очень скоро и музой перестала быть. Так – сварливая, скандальная жена, которая припозднившегося мужа встречает злостию тупой, ударами по лицу.
Сказано не в бровь, а в глаз: «Любовь поцветёт, поцветёт – и скукожится».
В его поэме всё, как в его совместной с Валентиной жизни, жизни двух одиночеств.
(В поэме, напоминаю, он – Сергей Кратов)
Спит в недавнем прошлом Муза. Спит она в прямом и в поэтическом смысле. И назревает трагедия, потому что «жизнь ключом неостывающим бьёт, горяча и весела, когда становится товарищем та, что любимой лишь была». А чтоб любовь не скукожилась, необходимо то, что именуется творческим союзом. И неплохо вовсе, если она – его Муза на всю жизнь.