На древней земле

Досталось мне все-таки здорово! Я почувствовал, как из нескольких мест моего многострадального тела что-то вытекает, и, посмотрев вниз, с прискорбием заметил несколько капель крови, оросивших это проклятое ложе. Вдобавок моя спина, запястья и лодыжки засигналили о чрезмерных нагрузках, посылая со своих нервных окончаний все более усиливающиеся импульсы боли в мозг. Если меня решили добить, то времени на это уйдет не много: пара часов — и я разорвусь на несколько остывающих кусков.

Мои грустные размышления прервал звук открывающейся двери, и в комнату впорхнула еще одна женщина. Она была одета в простенькое платьице, немного прикрывающее колени, и в небольшой передник домохозяйки. Вошедшая в ужасе всплеснула руками, заметив мое плачевное состояние, и заметалась вокруг, причитая:

— Вот уж сволочь! Совсем, мразь, совесть потеряла! Над больным человеком так измываться! А чтоб ее ржавчина съела! — Она нажала нечто на трубах, и я опустился на кровать. — Ой, мамочки! Как же она тебе спину и ноги располосовала!!! — Удовольствие от прекращения моей растяжки заставило меня с удовлетворением замычать. — О великие электроны! Он же, бедняжка, ничего не чувствует! Сейчас, сейчас! — Она метнулась куда-то в сторону и уже через минуту смазывала мои раны чем-то прохладным и успокаивающим. Видимо, мазью. — Полежи, родненький! Хотя ты и так ничего не чувствуешь?! Надо же! Даже странно! Тогда ведь сразу видно: грех такого человека даже обижать! Когда-нибудь эта садистка таки закончит свою мерзкую жизнь среди голодных акул! Они давно по ней плачут! И кто ее, такую злюку, на свет породил?!

Закончив манипуляции с мазями, она занялась моими цепями. Те открывались, по-видимому, совсем просто, так как она быстро освободила мои ноги и руки и осторожно повернула меня на бок. Я бездумно продолжал тихонько мычать и уставился на нее будто бы бессмысленным взглядом. Но сразу же рассмотрел довольно-таки милое личико, обрамленное легкомысленными кудряшками, и большие голубые глаза. А самое главное — на ней тоже был ошейник! Такая же рабыня, как и я. Девушка смотрела на меня с искренним сочувствием и состраданием, и мне показалось, что лучшего союзника мне не найти. Вот только как я смогу с ней поговорить? Вдруг нас прослушивают, а то и просматривают? Ладно, отложим откровения до лучших времен. Вначале осмотримся.

Я сменил мычание на агуканье и протянул к ней руку. Она настороженно отодвинулась, но потом воскликнула:

— Да у тебя же и руки натерты! — и тут же сняла прокладки из кожи и смазала запястья и лодыжки все той же чудодейственной мазью. Боль меня там не беспокоила, но я радостно заулыбался и снова протянул к ней руку. Минуту она не могла понять, а потом ее лицо озарилось догадкой. — Кушать? Ты хочешь кушать?!

Услышав якобы мое любимое слово, я заагукал еще радостней и протянул к ней обе руки. Девушка вскочила и очень скоро вернулась с пригоршней конфет в ярких, блестящих обертках. Увидев их, я даже сел, не обращая внимания на дискомфорт из-за повреждений на мягком месте, и стал подпрыгивать от нетерпения. Первую же данную мне конфету я сразу отправил в рот с фантиком. Глаза девушки расширились от осознания моей полной тупости, и она попыталась забрать угощение. Ну да! Еще чего! Я с яростью пережевывал все вместе и мог откусить и ее палец, если бы она попробовала им воспользоваться. Тогда она вздохнула и стала снимать фантики, говоря:

— Какая же я дура! Сразу не догадалась! На, на, бери! Какой же он голодный! Не бойся, есть еще много! Эта стерва их любит. А потом я тебе еще принесу!

Конфеты были шоколадные и невероятно вкусные. Девушка два раза ходила за новыми порциями, и я слопал все. Мне, правда, мешала за щекой обертка от первой конфеты, но выкинуть ее под кровать я не решался. А вдруг сразу найдут? Когда я уже стал опасаться за свой желудок, лакомства все-таки кончились. Тогда девушка стала учить меня говорить ее имя:

— Меня зовут Рената! Скажи: Ре-на-та! Ну скажи, скажи! Рената!

После десяти минут усердных усилий я наградил свою учительницу более или менее сносным буквосочетанием, которое смог выговорить:

— Грее… Гер… грена… — И остановился на не так сильно рычащем: — Гена!