На горбатом мосту

Утром так трудно вставать. До поздней ночи
Приобщали меня к панславянской идее.
С ней смирились даже грузины с казахами.
Собственно, я ведь не против, хоть потом очень тяжко вставать.

Недалёко, где-нибудь метрах в двухстах,
За рахитичною порослью дышит несмело
Зеленоватое Чёрное море. Если глубже вдохнуть,
Чувствуешь запах водорослей и гнили.
Между ларьков туда можно пройти по дорожке,
В ту пору почти что пустой, и нечаянно встретить
Двух некрасивых девиц в пышных венках
Из едва расцветшего вереска. Спят на ходу.
Должно быть, их тоже приобщали к какой-то идее.

Осень тут не спешит. И сентябрь
Звучит ещё августом. Отзвук
Мягко спадает с облаков белоснежных.

Пополудни под причудливым ясенем
Во дворе рядом с домом Волошина
Гневно гремят из динамиков вирши поэтов,
Убеждённых, что строки их необходимы, как воздух.
Собственно, я ведь не против, хоть это и требует
Большой снисходительности и согласья на то,
Что завтра будет очень тяжко вставать.

Думаю всё же, если б это было бы правдой,
Кто-нибудь написал бы ну хоть один сонет крымский[5].
Но воздух не пахнет сонетом. И только
Истекает ещё одна осень
Бесполезно и неизбежно.
Море стихает и стынет.

Платаны

А те платаны, стерегущие одесскую улицу,
Что сбегает Потёмкинской лестницей к морю,
Неужто они ещё живы?

А улица та с отелем «Червонный»,
По которой никто не ходил, поскольку была для прогулок,
Неужто не сгинула в топоте и в дыму?

А те змеи, совершенно безжалостные,
Безуспешно и вечно оплетающие Лаокоона,
В суете времени неужто же не расплелись?

А магазин тот валютный, где я купил нитку бус
Из янтаря – круглых и ясных, как солнце, —
Неужто же он устоял после всех перемен?

А те янтари – чью шею могли бы украсить
И чью в самом деле украсили? И
Неужто остались лишь бусы?

И всё ж те платаны – вдруг умерли?
Не знаю, хочу ли их видеть,
Не знаю, увижу ли их.

А в этом, однако, есть разница.

Ричард Улицкий

Из цикла «Мой город»