На грани смерти

— Да, да, совершенно верно, — поддакивал Петр, — но, по-моему, вы несколько преувеличиваете, пан Корженевский, говоря о жестокости. Это как раз то, чего нам не хватает, к примеру, в борьбе с бандитами…

Корженевский раскраснелся от возбуждения и самогона. По вискам стекали ручейки пота. Он расстегнул воротник мундира.

— Европа поняла великую миссию Гитлера. Дания, Норвегия, Нидерланды, Бельгия почти не оказали сопротивления, я не беру во внимание безумных выходок коммунистов, которые подстрекают народ на самоубийство… Ну что ж, выпьем! За новые времена!

Он опрокинул рюмку и, не поднимая глаз, сказал:

— Нам нужна такая молодежь, которая не хочет довольствоваться малым, которой нужны слава, сила, власть!..

Петр заулыбался.

— А что, есть где прописать? — спросил Корженевский. — Здесь у вас комнатка маленькая.

— Не у нас, пан Корженевский, — поспешил объяснить Казимир. — Не у нас. У чеха Бача. Да вы его знаете, вон во дворе его домик, напротив нас. Мы с ним уже договорились. Он согласен. Я ему сказал: «Пан Бач, парень надежный, хороший. При нашей власти далеко пойдет. Только помочь ему надо. Вы уже не откажите. А опасаться вам нечего. Я за него ручаюсь».

— Тогда ничего сложного нет. Пропишем. А работать где думаешь? Еще не подыскал?

Петр замялся, покраснел.

— Пан Домбровский советует идти в полицию. Я и сам об этом думал, да вот трудно устроиться туда. Поручиться за меня некому.

Корженевский промолчал. Он был осторожен с обещаниями, тем более с поручительством. Но немое восхищение Петра, лесть соседа и робкая угодливость его жены подогревали его самомнение.

— Значит, хочешь идти в полицию? — спросил Корженевский заплетающимся языком. — Боишься, что не возьмут? Возьмут. Если сам Корженевский за это дело берется, значит, возьмут. Полищук — мой старый приятель. Так что, считай, ты в полиции.

— Кто такой Полищук? — заинтересовался Домбровский. — Где-то слышал эту фамилию, а вот где, не помню.

— Полищук? Заместитель коменданта. Комендантом там Зозуля, тоже мой приятель. Сейчас в Берлине. На полгода в школу послали.

— Да-а-а, — протянул Домбровский восхищенно, — каким человеком вы стали, пан Корженевский! Мне ничего больше не надо, только бы вот Петрика устроить туда, где вы работаете. Хороший парень, боюсь, как бы его на неверную дорогу силой не затянули…

— Ну, туда, где я работаю, его, пожалуй, не устроить. — Я — сотрудник криминальной полиции СД, — обвел всех гордым взглядом. — А вот к Полищуку обещаю. А ты знаешь, кто такой Полищук? — Пьяные глаза Корженевского уперлись в Петра. — Бывший прапорщик артиллерии царской армии. Бежал… В Польшу бежал от революции! Не думай, что это так легко — менять родину. Он патриотом был, Россию любил… А Россия при большевиках — это не Россия. Это же… да ладно, он сам тебе скажет. Газированной водой торговал, накопил денег, лошадей купил и бочку. И кем, ты думаешь, он стал? Ну, кем? Кем? А, не знаешь… Золотарем! Бывший прапорщик царской армии уборные чистит! Вот что такое революция! Как она человека скрутила! А теперь! Теперь перед ним каждый дрожит! Вот что такое Гитлер! Золотаря сделал почти комендантом полиции. И где! В столичном городе, хотя и маленьком, но столичном. Шутка ли? Да, новая власть — это же… — Он еще долго говорил о достоинствах немецкой нации, о золотаре Полищуке, о цивилизованной Европе.

Прощаясь с хозяевами около полуночи, Корженевский похлопал Петра по плечу:

— Завтра ко мне. К Полищуку пойдем! Я служу только хорошим хозяевам и пью только хороший самогон. У вас он просто прекрасный. Я, Корженевский, не буду уважать кого попало. Я уважаю сильных, только сильных… Если хочешь стать человеком, сделай это своим принципом. Вот так надо жить, если хочешь быть человеком.

На следующий день Петр Мамонец с Корженевским направились к Полищуку.

— Обожди пока в коридоре, — остановил Петра Корженевский, когда они очутились перед массивной дверью. — Я сперва сам с ним поговорю. — Он без стука, уверенно открыл дверь и вошел в кабинет.

Петр, хотя внешне и держался спокойно, нервничал. Он старался успокоить себя: документы у него были в порядке, Полищук не сможет к ним придраться; протекцию составил ему человек, находящийся в этом ведомстве вне всяких подозрений. Вероятность встречи с теми, кто знал его, очень мала. А если кто с ближайших хуторов поступил служить в полицию, то ничего плохого сказать о нем не мог. Так что все должно быть в порядке. И все же на душу легла какая-то тяжесть, настороженность сковывала мысли. Петр ничего не мог поделать с собой. Прошло минут пять. Он старался снять внутреннее напряжение воспоминаниями, расслабиться… Ожидание тяготило…

Наконец дверь отворилась, и Корженевский пригласил его в кабинет.