На гребнях волн

В присутствии красивых женщин он часто начинает хлопотать по хозяйству. Еву, пожалуй, красивой в полном смысле не назовешь, но она определенно останавливает на себе внимание. У нее широкое круглое лицо, неожиданный (для зимнего Сан-Франциско) загар. Она пухлая, с заметными округлостями. В белых брюках, какие любят все шведки. Американки с таким типом фигуры обычно белые брюки не носят. Может быть, это уловка, думаю я; может быть, глядя на белые брюки, люди должны думать: «И вовсе она не полная!» У нее яркие синие глаза и вьющиеся волосы до плеч. Должно быть, перманент, думаю я. Все мои шведские кузины ходят с перманентом.

Мама с Евой разговаривают еще с минуту; я понимаю только слова «Damernas Värld»[3] – название женского журнала. Он мне знаком: в корзине у нас в ванной лежит толстая стопка старых номеров. Уезжая «домой на каникулы», шведки, живущие в Америке, непременно прихватывают оттуда столько номеров «Damernas Värld», сколько смогут увезти.

– Ах да, с тобой лучше говорить по-английски, – замечает Ева, явно недовольная тем, что я не говорю по-шведски. Шведы вечно этим недовольны.

– Я учу чешский, – сообщаю я.

Возвращается папа с чаем на подносе, и мы идем в гостиную. Из этого можно понять, что родители считают Еву полноценной гостьей – кого попало в гостиную не водят. Сейчас там холодно, из широких окон сквозит.

– Так что вас к нам привело? – спрашиваю я самым светским тоном.

– Пролитое молоко, – отвечает Ева.

– Ева присматривала за детьми по обмену в одном доме на Лейк-стрит, – поясняет мама. – Старшую девочку зовут Максин. Ты ее знаешь?

– А в какую школу она ходит? – спрашиваю я.

– В «Вайнер», – отвечает Ева. – Она в восьмом классе.

«Вайнер» – еще одна женская школа. Мы с девчонками из «Вайнера» иногда соревнуемся в спортивных играх и вечно соперничаем из-за мальчиков, так что о любой из них много можем наговорить!

– Кажется, знаю, – отвечаю я, умолчав о том, что Максин выгнали из школы танцев, да и вообще репутация у нее еще та.

– Максин немного… трудная девочка, но сердце у нее доброе, – говорит Ева. – А вот ее отец… о нем этого не скажешь. Сегодня он решил перекусить перед сном и пролил на пол целый галлон молока. Моя комната возле кухни: он позвал меня и приказал вытереть молоко.

– А это не ее работа, – поясняет мне мама.

– Да, в мои обязанности это не входит. Если бы молоко пролил кто-то из детей, быть может, я и должна была бы прибрать – но я не обязана прибираться за ним!

– А почему он пил молоко? – спрашиваю я.

– Это не важно, – отвечает она.

– Ладно, – говорю я.

Такой ответ подтверждает мою гипотезу: не молоко он там пил, а что-то покрепче. С какой стати еще отвечать «это не важно»? Да и она, скорее всего, не сидела у себя в комнате, а выпивала с ним вместе. Однако я не в том положении, чтобы излагать здесь свои теории.

– Пожалуй, тебе пора в постель, – говорит мама.

– Ладно, – отвечаю я. – До завтра.

Я лежу без сна в своей кровати с пологом – и час спустя слышу, как папа относит чемоданы Евы в комнату, соседнюю с моей, ту, что называется «игровой», хотя в ней никто ни во что не играет. Для этого в ней слишком чисто, она слишком официально обставлена. Там стоит складная кожаная кушетка персикового цвета; на ней иногда ночуют гости. Странный выбор для гостевой спальни: ведь эта комната проходная, мне нужно пройти через нее, чтобы попасть в свою. Сейчас я слышу, как Ева устраивается на кушетке. Стонут пружины – и она громко вздыхает им в лад.

Утром я тихонько прокрадываюсь мимо Евы. Она сняла матрас с кушетки на пол и спит лицом вниз, раскинув руки и ноги буквой Х, а на позолоченной дверной ручке висят ее белые брюки.

18

После очередного долгого дня, когда никто в школе меня не замечает, я возвращаюсь домой – и вижу, что в гостевой спальне сидит Ева и нанизывает бусины на проволоку.

– Что это вы делаете? – спрашиваю я.

– Сережки, – отвечает она. – У тебя уши проколоты?

– Да, в правом ухе одна дырка, а в левом две. Вторую я сама сделала!

– Ух ты! – говорит она. – Молодчина!

– У меня свой бизнес по прокалыванию ушей, – сообщаю я. – Прокалываю уши – девочкам, мальчикам, всем, кто попросит. Стерилизую иглу, а потом прикладываю лед.

«Бизнес» – это, конечно, громко сказано. Всего я проколола три уха, по пять долларов каждое. Одним из них было ухо Марии Фабиолы.

– Впечатляет! – говорит Ева. – И очень хорошо, что стерилизуешь иглу.

Так и думала, что ей это понравится. Все шведы помешаны на санитарии и стерилизуют все и вся.

– Может быть, и мне как-нибудь ухо проколешь? Я хотела бы сделать еще одну дырочку. – И Ева, наклонив голову, показывает мне, где хотела бы проколоть мочку.

– Будет красиво, – говорю я.

Смотрю, как Ева продевает проволоку сквозь легкую голубую бусину, и думаю: интересно, что же она будет делать теперь, потеряв работу по обмену?

– Юлаби, у тебя есть парень?

– Сейчас нет.

– А есть кто-то, кто тебе нравится?

– Ага.

– Так сделай его своим парнем!

Я испускаю смешок.

– Как это можно сделать?

– Ну, для начала пригласить его на свидание. Есть у вас что-то общее? Что-то такое, что вы оба любите?