На игле

К уик-энду все обстоит не так уж и плохо. Ломми принёс мне немного дури, но это оказался обычный говённый эдинбургский гашиш. Такой я обычно запекаю в кексе, тогда от него хоть какой-то приход есть. Меня даже слегка приглючило после обеда у себя в комнате. Но выходить наружу мне до сих пор не хочется, особенно в этот говённый Клуб докеров в компании мамы и папы, но я решаю собраться с силами и пойти туда, потому что мне необходимо сменить обстановку. Мама и папа проводят в клубе каждую субботу.

Я бреду в полудреме по Грейт-Джанкшн-стрит, причем предок не сводит с меня глаз, чтобы я не рванул в бега. Возле «Зе Фит» на Лейт-уок я натыкаюсь на Малли и останавливаюсь немного с ним поболтать. Вмешивается старик, тащит меня за рукав и смотрит на Малли так, словно хочет переломать ноги этому подлому наркоторговцу. Бедный Малли, он в жизни даже к косяку-то не прикасался. Ещё нам попадается Ллойд Битти, с которым мы дружили много лет назад, пока не выяснилось, что он трахает свою собственную сестру. Ллойд кивает нам на ходу.

В клубе народ улыбается во весь рот, увидев отца и мать, но улыбки быстро гаснут, когда они замечают меня. Когда мы направляемся к столу, я слышу, как у меня за спиной люди перешёптываются и сразу замолкают. Отец хлопает меня по плечу и подмигивает, а мать улыбается такой нежной и всепрощающей улыбкой, что у меня щемит в сердце. Несомненно, предки у меня все же ничего. Сказать по правде, я безумно обожаю этих двух засранцев.

Я думаю о том, как им больно от того, что я вырос таким. Позор на мою голову. Впрочем, я хотя бы жив, а вот бедная Лесли уже никогда не увидит свою Луну взрослой. Ломми и Лес, блин — говорят, Лесли теперь в Глазго, в клинике «Саутерндженерал», лежит в реанимации, подключенная к машине. Отравилась парацетамолом. Она удрала в Глазго, чтобы оторваться от торчковой среды в Мыоирхаусе, но, очутившись там, поселилась в Поссиле вместе со Скриелом и Гарбо. Некоторые заранее обречены. Харакири — это лучшее, что могла бы сделать Лес.

Свонни, как всегда, имел собственную точку зрения на этот вопрос.

— Вонючие парни из Глазго наложили свою лапу на весь самый лучший героин в стране. Они пользуют чистейшее дерьмо прямо с фармацевтической фабрики, в то время как мы дошли до того, что толчем любые сраные таблетки, какие только попадутся. Добрая гера без толку расходуется на этих говнюков, большинство из которых даже ни разу в вену не кололись. Они её курят и нюхают, сволочи ёбаные, — шипит он презрительно. — И Лесли такая же стала. Нет чтобы прислать другу пакетик чистенького. Только сидит все и скулит, вспоминая о своей спиногрызке. Вот сука, прикинь? Пойми меня правильно — перед ней открылось море возможностей. Раньше на ней как на матери-одиночке лежала огромная ответственность, а теперь она от неё полностью избавлена. Я бы на её месте тут-то бы крылья и расправил.

Избавление от ответственности. Отлично звучит. Я бы хотел, чтобы меня избавили от ответственности, связанной с сидением в этом блядском клубе.

К нам присоединяется Джок Линтон. У Джоки рожа смахивает на положенное набок яйцо, на котором растут густые черные волосы с проседью. Он носит голубую рубашку с короткими рукавами, которая выставляет напоказ все его татуировки. На одной руке написано «Джоки и Элейн — истинная любовь бессмертна», а на другой нарисован вставший на задние лапы лев с подписью «Шотландия». К несчастью, истинная любовь давно уже откинула копыта, и Элейн исчезла из поля зрения. Джоки живет сейчас с Маргарет, которая, естественно, ненавидит эту татуировку, но как только он собирается пойти и сделать другую, он всегда передумывает в последнюю минуту и начинает что-то плести о том, что боится подцепить ВИЧ через татуировочную иглу. Это явное враньё: дело просто в том, что он до сих пор неровно дышит к Элейн. Больше всего Джоки мне запомнился тем, как он поет на вечеринках. Обычно он исполняет «Sweet Lord» Джорджа Харрисона — это его коронный номер. Правда, он так и не удосужился толком выучить слова. Он помнит только название и строчку «я так хочу тебя увидеть, Боже», во всех остальных местах он поет нечто вроде «да-да-да-да-да-да-да». — Дэй-ви. Кэй-ти. Ты-се-го-дня-ши-кар-но-вы-гля-дншь-крош-ка. Не-сво-ди-с-неё-глаз-рен-тон-а-то-я-е-е-у-ве-ду-у-те-бя-за-спи-ной. По-нял-му-ди-ла-из-глаз-го? — Джоки сыплет словами, словно пулями из «Калашникова».

Моя родительница сразу же начинает жеманничать, от чего мне становится немного не по себе. Я прячусь за своей кружкой пива и впервые в жизни с удовольствием соблюдаю молчание, которое полагается хранить в клубе, где идет игра в бинго. Мое привычное раздражение, которое я испытываю, когда каждое мое слово обращает внимание идиотов, сменяется чувством полного блаженства.

Я не хочу говорить, не хочу привлекать к себе абсолютно ничьего внимания, хотя на руках у меня хаус. Тем не менее в тот вечер судьба (в лице Джоки) явно не желает оберегать мое инкогнито. И тут этот засранец замечает мою карточку.