На игле

— ХАУС! Здесь-у-Марка. У-не-го-ха-ус. ВОТ-У-Э-ТО-ГО! У-не-го-да-же-я-зык-во-рту-от-нял-ся! Да-вай-сы-нок-возь-ми-се-бя-в-ру-ки.

Я кротко улыбаюсь Джоки, одновременно желая пронырливому засранцу немедленной и страшной смерти.

Пиво на вкус напоминает солдатскую мочу, насыщенную СО₂. После первого же глотка мой пищевод перехватывает ужасным спазмом. Отец хлопает меня по спине. После этого происшествия я больше не прикасаюсь к кружке, однако Джоки и мой старик опрокидывают одну за другой. Приходит Маргарет, и вскоре она и моя прародительница добиваются заметного успеха при помощи водки с тоником и «Карлсберг спешиал». Тут начинает играть группа, что я на первом этапе воспринимаю как долгожданную передышку, позволяющую уклониться от беседы.

Мать и отец встают и начинают танцевать под «Султанов Свинга».

— Мне ужасно нравятся «Дайр Стрейтс», — замечает Маргарет. — Они играют молодежную музыку, которая нравится людям всех возрастов.

Меня так и подмывает энергично опровергнуть это кретинское заявление, однако я ограничиваюсь тем, что начинаю беседовать с Джоки про футбол.

— Рокс-бур-га-сле-ду-ет-рас-стре-лять-из-пу-ле-мё-та. Я-ху-же-сбор-иой-е-щё-не-ви-дел, — заявляет Джоки, выдвинув челюсть вперёд.

— Это не его вина. Как говорится, сколько не ссы, вторая писька не вырастет. Что это за сборная, в которой всего один игрок?

— A-га-вер-но… но-я-хо-тел-бы-чтоб-Джон-Ро-берт-сон-хоть-раз-вы-шел-бы-с-вра-та-рем-о-дин-на-о-дин. Он-э-то-го-за-слу-жил. Са-мый-креп-кий-бом-бар-дир-во-всей-Шот-лан-ди-и.

Мы продолжаем нашу ритуальную дискуссию, причем я пытаюсь найти в себе хотя бы искорку страсти, чтоб вдохнуть в неё жизнь, но терплю сокрушительное поражение.

Тут я замечаю, что Джоки и Маргарет явно были даны инструкции не спускать с меня глаз. Они посменно сторожат меня так, чтобы не отправляться танцевать всем четверым одновременно. Джокм танцует с моей мамой под «Странника», Маргарет с моим отцом — под «Джолен», затем снова отец с матерью под «Вниз по реке», а Маргарет и Джоки — под «Оставь последний танец для меня».

Как только толсторожий певец заводит «Песню, спетую как блюз», моя прародительница хватает меня за руку и выволакивает на танцпол, словно я — это какая-нибудь тряпичная кукла. От яркого света пот струится по моему лицу; мама важно топчется на площадке, а я неловко подергиваюсь в такт. Мое унижение возрастает на порядок, когда до меня доходит, что мудаки играют попурри из произведений Нейла Даймонда. Так что мне приходится вытерпеть и «Навсегда в голубых джинсах», и «Любовь на мели», и «Прекрасный шум». К тому времени, когда начинает звучать «Дорогая Кэролайн», я уже готов свалиться в обморок. Прародительница заставляет меня повторять, как обезьяна, за всеми остальными ублюдками, собравшимися в клубе, жест, который они делают рукой в воздухе, распевая хором:

— РУУУКИ… НЕЖНЫЕ РУУУКИ… ТЯННУТСЯ К ТЕБЕЕЕ… ТРОГАЮТ ТЕБЯЯЯ… ТРОГАЮТ МЕ-НЯЯЯ…

Я смотрю в сторону нашего столика и вижу Джоки, который чувствует себя в своей стихии: этакий лейтский Эл Джонсон.

Одну пытку сменяет следующая. Старик сует мне в руку десятку и просит меня проставить всем следующий круг. Очевидно, у нас сегодня на повестке дня развитие навыков социального общения и установление доверительных отношений с окружающими. Я беру поднос и встаю в очередь у стойки. Я бросаю взгляды в сторону двери, чувствуя в руках хрусткую бумажку. На эти деньги можно разжиться несколькими гранами вещества. Я могу добраться до Сикера или до Джонни Свона, нашей Матери-Настоятельницы, за какие-нибудь полчаса, вмазаться и позабыть весь этот кошмар. И тут я засекаю моего старика, который стоит у двери, словно вышибала, и посматривает в мою сторону так, будто я потенциальный нарушитель спокойствия. Только задача его заключается в том, чтобы не дать мне выйти, а не в том, чтобы вышвырнуть меня наружу.

Какая низость!

Я возвращаюсь в очередь и вижу одну клюшку по имени Триша Мак-Кинли, с которой я вместе учился в школе. Я бы предпочёл сейчас не говорить ни с кем, но я не могу её сейчас проигнорировать, потому что она уже узнала меня и улыбается.

— Как дела, Триша?

— О, привет, Марк. Давненько я тебя не видела. Как поживаешь?

— Да неплохо. А ты?

— Разве незаметно? Это — Джерри. Джерри, это — Марк, мы с ним в одном классе учились. Сколько лет, сколько зим, верно?

Она знакомит меня с угрюмой потной гориллой, которая что-то невнятно хрюкает в мой адрес. Я киваю в ответ.

— Ага, верно.

— Лоримера встречаешь?

Все прошмандовки только про Кайфолома и спрашивают. Меня от этого прямо тошнит.

— Ага. Он ко мне вчера забегал. Уезжает в Париж на днях. Затем на Корсику.