На империалистической войне

Где-то далеко вроде бы стреляют?.. Казаки гонят не­мецкий скот. Хвастаются: «По нас пули ум-ум-ум! Старики- немцы просят, а мы не бросаем, гоним». Подпоручик Ива­нов с удовольствием, поощряя казаков глазами, слушает их и смотрит на упитанных, ухоженных, с большим выменем немецких коров.

— Ты, брат, не мычи тут у нас! — сказал он неспокой­ной корове и покраснел. Следом за казаками бегут какие-то два коня без седел. Одного породистого коня из-под убито­го немецкого офицера казаки ведут на поводу с собой. Вот еще казаки — гонят баранов и бычка. Рябой вихрастый ка­зак подгоняет бычка плетью. Бычок задирает голову и ре­вет благим матом. «Он слышит незнакомый гомон... К бес­порядку не привычен», — жалостливо глядит на него боро­датый пехотинец из запасных.

— Бу-у-ух!! — первый орудийный выстрел.

Все оживленно-весело, но и немного тревожно огляды­ваются. Всем интересно. Начинается какая-то нервная бе­готня. Телефонные двуколки заезжают за хутор. Во дворе причитает баба-хуторянка. Стоит, еще без коня, с большой поклажей телега, бегает озабоченный хозяин-жмогус. Сей­час они поедут в тыл, убегут. Вержболова нам не видно, но дым оттуда стелется в нашу сторону. Город подожгли нем­цы или казаки. Временами выбивается пламя. Дождь поч­ти прекратился, только чуть-чуть моросит. Хозяин уезжает. Темнеет. Вечер. Ночь. Тревожное ожидание.

Овраг

4 августа.

Хорошо, сухо, солнечно...

Возле хаты ординарец Селезнев подавал командиру коня и чем-то не угодил. Командир ткнул ему в грудь кула­ком и раздраженно крикнул: «Остолоп!»

Капитан Смирнов говорит младшим офицерам: «На­прасно ночь не спали... Враг испугался и убежал».

Утро становится еще красивее. Сейчас тронемся в даль­нейший путь. А ночью был страшный холод, в небе сияли звезды. Я спал на сеновале, на ячменных снопах, искололся остюльками, спал мало и тревожно.

Видимо, пойдем в наступление за границу, потому что офицеры приказали, чтобы мы ничего немецкого не ели: мо­жет быть отравленным.

Где-то далеко-далеко слышны орудийные выстрелы. Стреляют, вероятно, немцы. Перед нами на синюсеньком краю неба красиво расплываются дымные клубочки: рвутся шрапнели. Настроение поднимается.

Проскакал мимо нас казачий генерал-майор. «Что за беспорядки! Плетется тут этот обоз!» — крикнул на полном скаку. А где этот обоз — кто его знает...

Двинулись и мы.

Едем медленно, часто останавливаемся. Вдоль всей доро­ги бегает пехотный ординарец, ищет какого-то батальонного.

Мы остановились на обочине. Мимо нас идет пехота — конца-краю не видно... Я влез на двуколку, стал во весь рост, посмотрел. Штыки, как сверкающая щетина, длинной змеей укрыли всю дорогу. Там дальше, впереди, сворачивают в сторону, в поле, сыплются ротами, взводами...

Трюхает на небольшой кобылке тот разыскиваемый ба­тальонный, неказистый пехотный служака. Смотрит в пла­ны местности. Шрапнели стали рваться гораздо ближе — те­перь видно, что немецкие. Значит, сейчас бой, бой!..

Где-то с боков понемногу щелкают винтовки.

Вот первый пулемет: тук-тук-тук-тук!

«Наш, — говорит едущий мимо нас казак. — Немецкий бьет чаще».

Вдруг — нам команда, и батарея живо свернула с доро­ги и мягко покатилась по черной пашне к каким-то кустам. Примчались к глубоченному и очень широкому оврагу. Это граница: с одной стороны столб с русским орлом и таблич­кой «Россия», с другой — с немецким орлом и табличкой «Германия». Спустились вниз, на зеленую террасу. Батарея строится в боевой порядок...

1 час 15 минут дня, сейчас будем палить «по наступаю­щему противнику»...

Как тут тихо и красиво на лоне природы: лощина, травы, кусты, ручей. Берега оврага укрывают нас от глаз противни­ка с боков, над нами — синее августовское небо. Но сейчас бой! Товарищам моим, телефонистам, не нравится, что в та­кой момент я что-то пишу в своей записной книжке. Не ру­гайтесь, черт вас подери!

***

5 августа, утро.

Снова утро, снова день... Мы наступили и отступили. Обида и удивление. Ах, как рвались снаряды по обе стороны того оврага! Раненые пехотинцы ползли и ползли из кустов к ручью. «Скверная война!» — с отчаянием стонет один. «По­чему? Что ты?» — спрашивает другой в запачканной кровью шапке. «А как же, если наша артиллерия с левого фланга по­ложила своих же казаков и пехоту». — «Неправда... Не гово­ри так», — успокаивал его наш артиллерист.