На южных рубежах

Бай отрезал походным своим кинжалом два кусочка мяса, положил на лепешку и свернул ее пополам. Потом хлопнул пробкой турсыка91 с кумысом и приготовился сначала сделать вкусный глоток, держа наготове во второй руке аппетитную лепешку, чтобы отправить ее в рот следом. Бай зажмурился от наслаждения, сделав глоток, откусил от лепешки и тут через прикрытые от блаженства веки он почувствовал, что лицо его неестественно освещено. От испуга он проглотил большой кусок, совсем его не прожевав и тут же поперхнулся, закашлялся, так что еще мгновение ничего не видел вокруг себя. Но, когда он почувствовал себя лучше и наконец открыл глаза, взору его предстало страшное.

– Ойбай, кхе-кхе! Шайтан! – заорал он в диком ужасе.

Перед собой он увидел чудище с двумя огромными головами и еще двумя поменьше, сверху. Не иначе, это жалмауыз кемпир92 решила напасть на одинокого путника и сожрать его.

– Ко мне мои батыры! Аттан93! Ко мне джигиты! Аттан! – довольно воинственно выкрикнул бай. Чутье и неизменное осознание своей значимости, слишком высокой, чтобы быть сожранным таким позорным образом, подсказало ему, что надо прикинуться храбрым и попробовать напугать демона или, хотя бы, ввести в заблуждение, чтобы отбить у нее желание нападать на него. Но, все же страх настолько одолел бая, что он затрепетал в безумной панике. – Чу, шайтан!

Чудище завертело головами по сторонам, зафыркало, потом заржало. Туловище разделилось на две части и головы исчезли в двух противоположных направлениях. Бай откашлялся и встал на ноги. Он был испуган до смерти и вертел головой в поисках своих ишачков, ведь на одном из них он оставил свою камчу и, главное, громоздкий и страшный пистолет. При нем остался только нож, турсык и лепешка, которые он не выронил бы, даже если бы перед ним разверзлись врата ада.

Чудище возвращалось – это было слышно по приближающемуся шороху камышей. Бай едва не спятил от происходившего кошмара и начал махать ножом наобум, вокруг себя.

– Сгинь, сгинь! Умоляю! – запищал он совсем по-детски.

Почувствовался сильный толчок в спину, и бай повалился навзничь, растянувшись на земле. Толчок был явно нечеловеческий, чувствовалась неумолимая сила его и инородная плоть. Это мог быть только демон.

Сначала бай решил притвориться мертвым и лежал на земле будто четвертованный, но нервы его не выдержали такого притворства, и он сжался клубком, обнял колени и заплакал.

Чудище заплясало вокруг него полудюжиной ног, как ему послышалось. Сейчас набросится, растерзает горло, пожрет печень…

– Эка, сучий сын! – услышал бай и на этот раз ощутил вполне человеческий, приятный даже, тычок кожаным сапогом в брюхо.

– Подымайся, бес! Ух, испужал, черт горбатый! – бай ощутил еще один пинок, с другой стороны.

Он не чувствовал боли, не чувствовал обиды или горечи унижения от своего позорного положения. Было только облегчение от осознания, что рядом, в бескрайней и страшной ночной степи, есть люди. Бай перевернулся и хотел вскочить на ноги, чтобы обнять их и возблагодарить за спасение. Хоть он и слышал обычно неприятную ему русскую речь, сейчас она звучала песнью самого сладкоголосого акына. Он готов был признать в этих грубых людях родных, близких, любимых соплеменников из одного рода человеческого, а не из мира джиннов и духов. Все русские сейчас были в его сознании братьями, достойными самого почетного положения, хотя еще полдня назад он не удостоил бы их и кивком, если, конечно, русский не был одет в офицерскую форму.

– Братцы! Братцы! Ойбай, что я сейчас видел! Жалмауыз кемпир напала на меня! Братцы! – бай поднялся на ноги несмотря на то, что его пытались удержать в сидячем положении. Он лез обниматься и целоваться к бородатым, суровым на вид людям.

Двое казаков были спешены и держали своих коней за уздцы. Были они в боевых облачениях, в овечьих чембарах94, заправленных в сапоги, в гимнастерках под полурасстегнутыми чекменями, при саблях и с ружьями в чехлах, присоединенных к лукам седел. Воинственный их вид добавлял баю добросердечности и благодарности за мнимое спасение, ибо именно казаков и их коней он принял во тьме за демона.

Станишники держали в руках факелы, так что пространство вокруг было хорошо освещено, и даже мирно пасшиеся неподалеку ишачки были доступны взору.

– Да сгинь ты, ведьмедь окаянный! Охолонись говорю! – отмахивался казак от бая, который лез к нему пузом вперед с явным намерением облобызать.

– Эвоно! Ты пошто орешь, аки дух нечистый? – перекрестился второй казак. – Морок кругом, а он лезет, чертяка!

– Жигиты! Вот сыпасыба! Вот молодес, а? Уй, батыр! – перешел бай на русский.

– Отойди, кайсак, отойди! Отвечай, ну! Коли по-нашенски баишь! Кто таков? – рассердился первый казак. – Где твои джигиты?

– Ойбай-ау! Дуруг! Никакая жигит нет! Я думал, что демон, вот и обманывал! – улыбнулся бай лукаво и даже ткнул заговорщически локтем второго казака, более улыбчивого.

– Чего мелешь, гладырь? Знаем мы вашего брата! А ну, отвечай! Где шайка твоя? В камышах попрятались?