На карнавале истории

— Говорит радио Пекина. Советские ревизионисты еще раз предали дело социализма. Да здравствует самое красное солнышко Мао Цзе-дун.

Виктор прислушался.

— Это он. Играет дурочку, тюльку гонит. Хочет избежать расстрела.

Шарапов рассказывал страшные вещи о морали лагерного начальства, о порядках, о сексуальных мерзостях начальства.

До меня Виктор сидел с Данилом Шумухом, участииком партизанского движения на Украине — против фашистов и кагебистов. Шумух отсидел свое у Пилсудского, у гитлеровцев, у Сталина, а теперь опять сел за воспоминания о тех временах.

Сидел Виктор еще с одним «политическим», бежавшим в Турцию. В Турции тот затосковал и вернулся домой. Теперь его обвиняют в «измене Родине».

С Виктором мы пробыли не более недели, но сблизились необычайно. Я рассказывал ему о самиздате, он мне — о лагерях, о нескольких годах воли. Отсидел он уже 16 лет, оставалось — 8, если не накрутит себе новый срок. Он хотел «завязать», мечтал жить возле нас, под Киевом.

Над нашей камерой находилась Надийка Светличная^[17]. Она больна туберкулезом, постоянно кашляла, и он влюбился в нее заочно, по рассказам Шумуха и моим. Виктор постоянно отвечал на ее кашель, что-то кричал ей в окно. Она стала его Вегой.

Мы почти не спали эти дни — «говорили за жизнь». Он не мог поверить, что меня отправят в психушку:

— Но ты здоровее всех, кого я знал.

Я смеялся над его наивностью: кого интересует состояние моей психики?

Два раза меня вызывали в кабинет начальника тюрьмы на беседу с психиатром из Киевской психиатрической больницы им. Павлова.

— Леонид Иванович, говорят, что вы ненавидите врачей, не верите медицине?

— Это ложь со стороны следователя. Я считаю нёлюдями врачей типа профессора Лунца из иститута Сербского. Но я никогда не обобщал это на всех врачей.

Психиатр задала еще несколько вопросов: о психическом состоянии, о страхах, о причинах, толкнувших меня к «антисоветской деятельности».

5 мая Виктора вызвали на очную ставку с его другом. Пришел он в подавленном состоянии.

— Смертная казнь ему обеспечена. Он мечтает на прощание прихлопнуть хоть одного кагебиста. Хвалит югославские тюрьмы для политических: обжираются они там здорово.

6 мая дернули на допрос меня.

Федосенко злорадно предъявил постановление о направлении на психиатрическую экспертизу в институт имени Сербского в Москву. В постановлении перечислялись фамилии людей, говоривших о моих «странностях». Среди них была фамилия моего бывшего друга Эд. Недорослова. Я про себя засмеялся, вспомнив его моралистическую критику марксизма и демократического движения, его речи о неизбежности нашей «бесовщины».

Я давно говорил ему, что позиция «морализирующего пессимизма» угрожает его собственным предательством. А он утверждал, что я приду к «бесовщине» и к террору. И вот пока исполнилось мое предсказание об аморализме морализирующего пессимиста. Очередь за мной… за «бесовщиной»!

Я написал заявление о том, что хочу пройти экспертизу в Киеве, т. к. здесь почти все свидетели по моему делу. Потребовал также, чтобы жена назначила своего представителя в экспертизу (последнее предусмотрено даже в Уголовно-процессуальном кодексе).

— Хорошо, я рассмотрю ваше заявление. Идите.

Я рассказал о беседе Шарапову. Он, мрачный от вчерашней встречи с другом, был потрясен новым известием — мы так полюбили друг друга за эти дни. Он стал лихорадочно собирать мне вещи, подарил мешочек, сунул масло. Стал спешно рассказывать, как вести себя в вагоне поезда, в пересыльной тюрьме, чтобы уголовники не обокрали, не побили.

Я оставил ему список книг, которые отвечали его интересам, адрес жены — может быть, она сможет прислать ему книги.

И расстались — навсегда. Остался от него цветок из кости, который он прислал Тане из лагеря. Цветок зэка Шарапова в Париже! Звуки токакие, слова — цветок, зэка, Париж! Карнавал ХХ-го столетия!

— Воры тебя не тронут. Они уважают политических. А вот бакланьё… Они трусливые, и ты покажи только, что не дашь спуску, — отвалятся.

На прощанье мы кашлянули наверх Надийке Светличной. Она ответила вместе с сокамерницей.

Мы лихорадочно договаривали невысказанное раньше, уславливались о переписке, когда в коридоре послышался крик: «Я не пойду в психушку!» И еще что-то. Знакомый голос, украиский язык. Кто это? Мне показалось, что Василь Стус.

Вывели с вещами. В боксе прошмонали. Зашел Сапожников.

— Вы ничего сейчас не слышали?

— Какой-то крик.

— О чем и кто?

— Не расслышал, — зачем-то соврал я.

— Верю. Вы никогда не обманываете.

Зашел торжествующий Федосенко. Он еле сдерживал ликование под маской холодного блюстителя закона.

— В ваших просьбах отказано. Институт Сербского — высший орган по судебной экспертизе. Если он поставит вам диагноз, то он будет точен. Предлагать своего эксперта должны по закону вы, а не родные. Это сделано для того, чтоб защитить человека от нечестных родных. Бывали случаи, когда жены сажали в психбольницу своих мужей.