На карнавале истории

Пришли. Специалист по сантехнике предложил нам сесть возле табуретки и положить руки на нее, лишь слегка касаясь ее. Положили, ждем. Гляжу на Таню — ей, как и мне, неловко участвовать в этом мистическом эксперименте. Хозяин начинает просить табуретку приподняться. Табуретка ни гу-гу. Он повышает голос, начинает повелительно кричать на строптивую. Табуретка не шелохнется. Так бился он около получаса. Наконец, весь мокрый от пота, сказал, что сегодня ничего не получится. Вдобавок, табуретка с гвоздями. А спиритическая наука учит, что нужен предмет без малейших примесей железа.

По дороге товарищ клялся, что в предыдущий раз табуретка приподнималась. Мне было еще более стыдно, чем ему: зачем я послушался М. Ризла (он меня просил, как только встречусь с явлением телекинеза, написать ему) и пошел смотреть на чудо.

Через несколько дней пришло новое объяснение неудачи: кто-то из нас был скептиком. Увы, там было целых два скептика.

Меня познакомили со скульптором Василием Степановичем. Образования у него специального не было, а работал он скульптором, делал в основном памятники Ленина на заказ. Я часто бывал у него в мастерской. Единственной эстетической категорией у него был метраж: «Ленин двухметровый», «Ленин метровый» и т. д. Он лично предпочитал двухметровых — работа почти та же, а платят больше. К Ленину относился с некоторым уважением, но не слишком большим: работа приучила его к равнодушию к вождю. Памятники он делал быстро — набил руку. Но задерживал художественный совет: без его одобрения никто не мог закупить памятник (покупали колхозы, совхозы, районные и городские советы). Основным художественным критерием, по словам Василия Степановича, была степень отклонения от принятых стандартов — Ленин, сидящий в раздумье, Ленин, стоящий и указывающий рукой вдаль, Ленин, стоящий и держащийся за кепочку, и еще два-три варианта. Если рука повернута на несколько градусов в сторону от принятого стандарта, памятник считался плохим.

В самом начале нашего знакомства он рассказал мне, что после фронта у него было очень плохое здоровье, врачи махнули на него рукой, но он спасся благодаря занятиям хатха-йогой. Теперь он каждый день по два часа занимается йоговской гимнастикой. Он научился выделять жизненную энергию — прану, с помощью которой может снимать любые боли, понижать температуру больного. О его возможностях я рассказал заведующему отделом биокибернетики профессору Амосову. Амосов заинтересовался.

Василий Степанович встретился с сотрудниками Амосова и высказал свою заветную мечту: если ученые уверятся в его способностях, то он был бы рад забросить «искусство» и работать штатным сотрудником института, чтобы все время посвятить изучению на себе возможностей йоги.

Амосов выделил ему 10 послеоперационных больных, чтобы Василий Степанович снял послеоперационные боли. У 9 больных боли действительно исчезли. Амосов поблагодарил его, но сказал, что эксперимент ни о чем не свидетельствует, так как не исключена возможность внушения. Василий Степанович обиженно сказал, что это задача ученых исключить в эксперименте все известные науке факторы обезболивания, а сам он только подопытный.

Через несколько месяцев мы с Василием Степановичем пошли на лекцию Амосова.

После лекции посыпались вопросы. Какой-то юноша спросил: «А правда, что у вас были проведены эксперименты с каким-то йогом?»

Амосов ответил: «Да, проводили. Ничего не получилось. Этот йог потребовал деньги за свое участие в эксперименте. Какой же это йог, если жаждет денег?» Публика рассмеялась.

Ради красного словца господин профессор не постеснялся оболгать честного человека.

Среди либеральной публики Амосов считается ужасным радикалом, блестящим ученым. На самом деле — Хлестаков от науки, блестящий дилетант. Сейчас он, при всем своем радикализме, уже академик и депутат Верховного Совета.

Амосов был учеником физика, академика Лашкарева, который до войны увлекался телекинезом. Амосов рассказывал мне, что у Лашкарева летали по комнате различные предметы. Несмотря на свое скептическое отношение к телекинезу, я с рекомендацией Амосова пошел к Лашкареву домой. Лашкарев встретил приветливо, с интересом распрашивал о наших телепатических опытах. Я попросил его рассказать о довоенных экспериментах. Лашкарев отказался — это было давно, ему более интересны мои планы, моя методика.

Ученики Лашкарева объяснили мне, что Лашкарев и его друзья были в свое время посажены за свои опыты в концлагерь и теперь Лашкарев не хочет ворошить прошлое. Через несколько лет Н. В. Суровцева, которая знала Лашкарева по лагерю, подтвердила это.

На этом мои встречи с «телекинезом» не закончились. Как-то случайно мне попалась газета «Киевский пролетарий» за 1925 год. В газете рассказывалось о «чуде на Саперной слободке». К одинокой женщине приехала ее сестра. Однажды сестры увидели, как по квартире стали летать предметы — мыльницы, поленья и т. д. Женщины перепугались и вызвали милицию. Милиционер пришел, посмотрел на беспорядок в воздухе, вытащил пистолет и выстрелил в потолок.