На карнавале истории

Примерно через полгода после наших споров появилась статья в «Новом мире». Разбирались разные теории преступности у западных ученых. Каждая глава-«теория» начиналась соответствующей цитатой Достоевского из «Преступления и наказания». Автор доказывал, что ни одна из теорий не объясняет общего в преступности, ограничиваясь частным.

Меня удивило, что основной-то мысли Достоевского, т. е. «если Бога нет, то, значит, все позволено», автор не привел. Как мне кажется, это-то «Бога нет» и есть основная причина роста преступности во всем мире. Ницше писал когда-то о том, что Бог умер, но весть об этом не дошла до наших ушей. До кучки интеллигентов она дошла уже в его время. Сейчас же эта весть проникла в народные толщи. Бог умер, а ничего достойного Бога не создано.

У нас в СССР некоторое время Бога заменяла для масс идея «построения коммунизма». Теперь в нее или вовсе не верят, или верят по привычке, вполне совмещая со своей отнюдь не социалистической жизнью.

Есть, конечно, и другие причины. Фальшь моральных призывов руководства, разрыв в распределении благ, мелкобуржуазная психология, хамская культура, т. е. полуобразованность. Преступность детей верхушки — «с жиру бесятся»; внизу — зависть к верхушке, протест против угнетения, рабского, бессмысленного труда, отсутствие серьезных увлечений, заполняющих досуг.

Рост алкоголизма, наркомании, психических заболеваний — еще один фактор.

Но все они срабатывают на едином фоне, на общей основе — отсутствие оснований для моральных табу.

Я часто спорил с теми, кто был помоложе нас, о том, что можно, чего нельзя. Доказать, что какое-либо табу имеет смысл, почти невозможно. Некоторых спасает моральная интуиция. Но она закладывается в раннем детстве. Если даже она есть, то полуобразование дает рассудку возможность разрушить табу, покоящиеся на моральной интуиции.

Основание для морали большинства — полиция вместо Бога, т. е. страх перед наказанием. Но этого страха недостаточно. Когда юноша попадает в лагерь за легкое преступление, по случайности либо выпивши, то из лагеря он чаще всего выходит уже сознательным преступником. Поэтому растет число рецидивистов. Лагерь, тюрьма есть школа преступлений, разврата, сколь угодно дикого, наркомании и т. д.

Рост преступности служил моим главным аргументом и в защиту необходимости иметь идейную позицию, участвовать активно в самиздате, и против защитников существующего строя. Последним я подчеркивал общность процессов развития преступности в СССР и на Западе, которая свидетельствует о более глубоком единстве советской и капиталистической систем, — общность, подтверждающую, что это две разновидности одного общества.

*

Разочарование в возможности честной и плодотворной работы в науке, протест против происходящего, воспоминание о временах сталинизма — все это привело меня к решению заняться систематическим изучением истории, в частности, истории партии, анализом причин гибели революции, анализом современного Запада и состояния дел в СССР, а в перспективе — к разработке программы действий.

Все эти задачи требовали тесной связи с украинским и московским самиздатом, печатания и обмена текстами самиздата.

Мне вовсе не хотелось быстро попасть в КГБ. Казалось, что более продуктивной и длительной будет незаметная работа в самиздате.

В мае 1967 года мы получили из Москвы «Письмо IV Всесоюзному съезду Союза советских писателей» Солженицына.

Огромная эмоциональная сила, точно найденные аргументы и слова, сам стиль произвели на всех читавшие письмо впечатление ослепительного света, прорвавшегося сквозь плотную завесу партийной демагогии и словоблудия. Меня лично поразило сочетание блестящей, неотразимой логики со страстностью. На многих это письмо произвело впечатление большее, чем художественные произведения.

Вскоре появились отклики на это письмо. 84 писателя послали коллективное письмо съезду в поддержку Александра Исаевича.

Пришло в Киев и замечательное письмо Георгия Владимова съезду.

Появилась надежда, что интеллигенция, хотя бы гуманитарная, проснулась и не будет больше молчать. Не рассеял этой надежды и сам съезд писателей. Ясно ведь было, что никто не позволит зачитать письмо на съезде и обсуждать его, поэтому молчание «инженеров человеческих душ» казалось естественным.

*

В год 50-летия Октября мы узнали о том, что в г. Прилуки был бунт рабочих. В ноябре я познакомился с женщиной, брат которой работал на одном из прилуцких заводов. Она сама была в Прилуках 6–8 ноября. Со слов брата и знакомых она подробно рассказала о бунте.

На одном из заводов работал недавно вернувшийся из армии парень. Остроумный, добрый, он пользовался любовью всех знакомых.

Однажды он пошел на танцы. На танцы обычно приходят пьяные хулиганы, часто завязываются драки, «подрезают» кого попало ножами. Одна такая хулиганская компания стала приставать к девушкам. Парень этот вмешался. Обладая большой силой и внушающей страх фигурой, он, безоружный, заставил хулиганов спрятать ножи. Хулиганы ограничились матом и угрозами.