На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

На привалах нелегко было удерживать людей, чтобы они не расходились по домам с целью поискать себе какой-нибудь еды. На одной из таких остановок я направился немного в сторону от дороги к роднику, вокруг которого большой гурьбой толпились люди. Напившись воды, я поднялся на гору к домику, окруженному небольшим садиком. Кроме любопытства, мое внимание было привлечено еще тем, что из дома через открытую дверь доносился какой-то подозрительный стук. Войдя в дом, я увидел в одной комнате солдата, взобравшегося в сапогах на широкую кровать. Он киркой старался выбить из стоящего вблизи кровати шкафа верхнюю доску, считая это, по всей вероятности, легче и удобнее, чем ломать крепкие дверцы. Перед кроватью лежало несколько медных сосудов, сильно поврежденных, очевидно, той же киркой. На мой вопрос солдату, почему он чинит такое безобразие, он мне ничего не мог ответить. Я его выгнал вон, пораженный его бессмысленным поведением. Грабежи и мародерство, эти отвратительные явления на войне, хотя в хороших войсках и являлись исключением, но все же были неизбежной язвой каждой армии. Разбираясь в составе нескольких таких преступлений и в причинах, побуждающих к ним, я все же приходил к выводу, что в основе их лежит, хотя гнусная, но все же цель, а именно легкая нажива.

Но я одного никогда не мог понять, почему в людях, кроме этого, лежит и бессмысленное желание уничтожения чужой собственности. Единственным объяснением, казалось, можно привести чувство человеческой мести, но в наблюдаемых мной печальных фактах я как раз этого возбудителя не замечал.

Разнести, разбить и уничтожить все так, чтобы ничего не осталось ни себе, ни друзьям или врагам, – вот, собственно говоря, истинная причина. Но почему? И зачем? На этот вопрос я никогда не мог найти ответа, так же, как только что не мог на него мне ответить провинившийся солдат. Насколько я представлял себе, эта, так сказать, бескорыстная погромщина у нас среди встречавшихся преступлений занимала первое место.

Возвратившись к батальону, собиравшемуся двигаться дальше, мы были удивлены криком одного солдата, бежавшего из одного ближайшего хутора. Он орал благим матом и отчего-то отмахивался руками. Когда он подбежал к нам, то тогда мы поняли весь его ужас. Он был окружен целым роем разъяренных пчел, недружелюбно встретивших у ульев непрошеного гостя. Охотник на мед оказался предусмотрительным: на нем были консервы (очки), лицо было обмотано не то тряпкой, не то рубахой, а руки оказались в перчатках, и несмотря на это, умные насекомые нашли в его костюме много уязвимых мест.

Полотнищами, водой и криками пчелы были отогнаны, а неудачнику оказана санитарная помощь. Его распухшее лицо и руки были чем-то смазаны и забинтованы. Дальше всю дорогу он шел угрюмым и сделался предметом насмешек товарищей. Его кто-то спросил, почему он так быстро бежал назад к батальону, другой ответил, что он спешил позвать всех доедать мед.

Ночь на 11 июля мы провели также у шоссе, кажется, в двух-трех верстах западнее местечка Челик. В сведениях о противнике опять указывалось, что турки по-прежнему отступают в глубь страны, и наши разъезды имели всего лишь одно столкновение с ними у входа в Эрзинджанскую долину. Столь поспешный отход противника объяснялся тем, что Туркестанский корпус в стремительном наступлении пересек шоссе Трапезунд – Эрзинджан в направлении города Калкита. Заняв Калкит, туркестанцы продвинулись еще западнее его. Этим маневром создавалась туркам угроза быть отрезанными глубоко у себя в тылу и лишиться выходов из Эрзинджанской долины на Сивас и на Кемах.

В десятом часу из штаба дивизии пришло приказание батальону отправиться в горы в северо-западном направлении. В качестве проводника нам прислали курда. Это был старик, по его словам, лет под девяносто. Возраст, под которым следовало представление о дряхлости, немощи и о прочих признаках приближающегося конца жизни. Но наш проводник далек был от этого. Он был высок, коренаст, с хорошо развитой фигурой, а на бойком коне сидел как влитой. Его живой характер и постоянная улыбка указывали, что в нем жизненной энергии хоть отбавляй. Когда он смеялся, то невольно мы обращали внимание на его красивые, наподобие жемчужин, зубы. Приятное его лицо, с большой белой бородой очень разнилось от черт типичного курда.

В белой чалме, повязанной вокруг алой фески, в пестром халате наподобие нашей черкески – он напоминал воинственного мюрида[224] былых кавказских горцев. Причиной нового нашего маршрута была застрявшая в тылу нашей дивизии большая и непокорная шайка курдов. Изъявив вначале повиновение, она на другой день начала производить нападения на наши ближайшие тылы. Так, командированный вчера в штаб дивизии прапорщик 8-й роты был убит в пути, а сопровождавший его конный разведчик оказался раненным и спасся бегством. Задача, поставленная нам, состояла в том, чтобы эту шайку окружить и уничтожить.