На Кавказском фронте Первой мировой. Воспоминания капитана 155-го пехотного Кубинского полка.1914–1917

Одержимый тщеславием, цепляясь за власть, министр Керенский в критическую минуту бытия России испугался правдивого голоса и твердой руки честного русского солдата в лице генерала Корнилова. Боясь мести подполья, боясь потерять то, что ему и во сне никогда не снилось, он предпочел оклеветать того, на которого исстрадавшаяся Родина возлагала первые и последние надежды на спасение.

Как мы любили глядеть на восток на приближавшиеся к нам по шоссе знакомые экипажи! Сколько было раньше радости с письмами, с газетами и посылками от родных. Теперь нас ничто не веселило. Письма были неутешительны, газеты врали, а печальнее всего было то, что вместе с почтой почти каждый раз к нам прибывали очередные агитаторы, чтобы подбросить новую головешку в пожар армии. Самым крупным сюрпризом для нас было прибытие в полк Кольтовской команды так называемых ораниенбаумских героев.[267] Эта была распущенная до последней степени банда, с которой нам пришлось иметь много и много хлопот. Еще в пути при следовании в полк они совершили несколько насилий и краж.

Приехавший из штаба корпуса следователь для производства над ними дознания чуть ли не был ими избит, и вынужден был бежать и искать спасения в моей палатке. Их начальник, молодой офицер, который в прошлом году, к сожалению, по моей протекции был командирован в Ораниенбаум, попросту оказался членом шайки. Он первый вошел в пререкания со следователем и первый грозил ему расправой.

За время одного бурного митинга ко мне подошел ординарец из штаба полка (находившегося в Эрзинджане) и вручил мне пакет, где указывалось, чтобы я на следующий день к 10 часам явился в Эрзинджан к командиру корпуса. Это приказание меня очень озадачило, и я главным образом предполагал, что меня ожидает какая-то командировка в тыл. Немедля я отправился верхом в Эрзинджан, куда прибыл к вечеру.

На другой день в назначенный час я явился к командиру корпуса генералу Ляхову. Я давно не видел генерала. Он похудел, постарел, но на нем остались та же гордая осанка и тот же пылающий взор полных неутомимой энергией очей. Генерал коротким жестом руки указал мне на стул. Мы сели. Генерал вначале рассматривал карту, а затем обратился ко мне:

– Я вас командирую в район 27-го Кавказского стрелкового полка. Завтра же с рассветом с двумя ротами, пулеметами и разведчиками вашего полка отправьтесь к стрелкам, куда вы должны прибыть к вечеру того же дня. Обстановка там следующая. Курды обнаглели. Они напоили, а затем перерезали заставу донцов. И вот уже третий день они атакуют центр расположения стрелков. У них появились орудия и пулеметы от регулярных турецких частей. Ликвидация этих шаек не представила бы нам большого труда, но 27-й стрелковый полк у меня ненадежен. Командир полка не ручается за то, что его люди самовольно не снимутся с позиции, а это значило бы, что курдам откроется свободный доступ в Эрзинджанскую долину. Отбейте наступление противника, сами атакуйте его и, продвинувшись вперед, коротким налетом займите и сожгите дотла их села Худ и Агрек, жители которых перерезали наших казаков. Со стрелками не стесняйтесь, а в случае чего, действуйте силой оружия, – генерал быстро встал, пожал мне руку.

Я поклонился и вышел. Душа моя была полна волнений. Генерал подчеркивал ненадежность стрелков, но окажутся ли в это проклятое время надежными мои кубинцы?

В ожидании своего ординарца, который должен был прибыть с моим конем к 12 часам, я решил немного пройтись по ближайшим к штабу улицам. Еще недавно чистенькое кафе на главной площади сейчас было загажено окурками и плевками. За столами сидели солдаты разных частей. Об отдании чести или о воинском приличии не могло быть и речи. Проглотив чашку сомнительного кофе, я вышел и, пройдя площадь, пошел по улице к базару. Кажется, у одной пекарни сидели на скамейках и на камнях до двадцати солдат, между коими находилось несколько турок. Когда я поравнялся с ними, солдаты демонстративно продолжали оставаться сидеть. В знак приветствия ко мне встали только одни турки. Это не лежало на их обязанности, но они сделали это, так как в них, как я уже отметил, чувство корректности и элементарной вежливости являлось врожденным качеством. Не отдавшие мне чести солдаты по-своему были правы. Новый устав не требовал этого, и им предоставлялась полная свобода приветствовать и не приветствовать офицера. Очевидно, составлявшие этот знаменитый приказ рассчитывали на воспитанность и благородство русского простолюдина. Увы, сейчас, по их понятиям, эти качества являлись буржуазными предрассудками.

Купить чего-либо на базаре мне не пришлось. Он оказался опустевшим. Лавки были одни закрыты, другие разбиты. В одном месте заметны были следы потушенного пожара. Все это оказалось делом солдатских рук. В первые дни переворота базар был разгромлен и разграблен по тем мотивам, что в нем якобы скрывались турецкие шпионы. Конечно, ревностные искатели никаких там шпионов не нашли, но зато изрядно поживились всяким товаром.