Зато изучение их связи идёт теперь почти в академическом ключе. Гермиона предлагает такие опыты и эксперименты, о которых оба парня никогда не задумывались. Она критично анализирует их результаты, заставляя постоянно вербализировать их ощущения и чувства, их состояние и мысли. И это смущает. Потому что такое пристальное внимание к своему внутреннему миру очень сильно влияет на обоих парней. А ещё потому, что они находятся в одной комнате и слышат друг друга. И не то чтобы их впечатления от экспериментов были для них новостью — они всё-таки чувствуют друг друга на расстоянии; но слышать то, какие слова подбирает каждый из них для описания всего этого внутреннего сложного чего-то там — есть в этом что-то слишком интимное. Девушка стоически игнорирует, когда парням становится неловко или кто-то из них краснеет от смущения, а потом хмуро смотрит на них и выдаёт:
— Считайте, что вы на приёме у врача! И перестаньте переглядываться!
Драко сохранял какую-то особенную вежливость при общении с Гермионой. Она была настроена очень скептически на первом их совместном занятии, всё время норовя сдерзить, задеть, поставить на место. Однако слизеринец весьма стоически сносил все её колкости, поддерживая светский тон и абсолютную готовность сотрудничать. Гарри с подругой так и не поговорили с момента их неожиданного разоблачения, но спустя неделю она попросила передать Малфою, что ждёт их у южных теплиц завтра вечером после ужина. Именно тогда гриффиндорец впервые увидел, что значит аристократическое воспитание в действии: безупречный такт и этикет, независимо от того, как к нему обращаются другие. Постепенно девушка оттаяла, переходя на более привычный стиль общения, но в её глазах в некоторые моменты их с Малфоем взаимодействия Гарри видел неприкрытую печаль. Слизеринец же сохранял максимальный нейтралитет, хотя по его внутреннему состоянию было очевидно, что он видит грусть нового члена их маленького поискового отряда и его это не радует.
Иногда, наблюдая за работой этих двоих, Гарри чувствовал странное беспокойство, будто он был здесь лишним. Они явно общались на одном языке, с полуслова понимая друг друга, у них уже появились общие шутки, понять которые он даже не пытался. Однако Поттер продолжал успокаивать себя тем, что сам факт приятельствования Драко и Гермионы очень благотворно сказывался на продуктивности их совместной работы. И хотя понять, что же это за связь, откуда она взялась и, самое главное, как от неё избавиться, всё ещё не удавалось, они продвигались семимильными шагами по вопросу: «Как она работает?». Правда, слушать отчёты подруги о том, как они с Малфоем именно связаны, было… очень смущающим.
Так или иначе к середине декабря они поняли, что, во-первых, теперь могут почувствовать пульс друг друга не только при соприкосновении ладоней, но и на расстоянии, — стоит только захотеть. Причём расстояние за эти три недели их «уроков» увеличилось весьма значительно: находясь в своих комнатах, они вполне легко могли определить частоту сердечных ударов. По этому поводу у Гермионы была своя теория, и она настаивала, чтобы ребята пытались на расстоянии почувствовать общее физическое состояние: голод, например, или сонливость. Она намекала ещё на кое-что более личное, но, видя, как побледнел Малфой и покраснел Поттер, она благоразумно заткнулась.
Во-вторых, эмоциональное состояние друг друга они также могли считывать не только прикасаясь друг к другу. Нужно было только прикрыть глаза, чтобы уловить ощущения другого человека. А иногда, если эмоция была по-настоящему сильной, — без особенного желания оппонента. И теперь гриффиндорка настаивала, чтобы парни учились, наоборот, отсекать чужие эмоции от своих; создавать будто бы экран между своими эмоциями и навязанными связью.
В-третьих, идеей-фикс девушки стало научить их общаться с помощью мыслесвязи. Как-то Гарри обмолвился, что иногда он не успевает озвучить свою мысль, как Малфой её произносит вслух. И Гермиона загорелась. Она почему-то решила, что они могут слышать мысли друг друга, только пока не смогла найти закономерность, когда эта их способность проявляется.