#на_краю_Атлантики

Теплая канарская ночь обнажила все звезды, и они, подобно серебристой крошке, рассыпались по небу, что-то неясное бередя в душе: то ли тревогу, то ли робкую надежду, что жизнь все-таки наладится, что все неразрешимые проблемы, будто узлы, распутаются, разрешатся. Собственные трудности всегда преуменьшаются при взгляде на вечный ковер звезд.

– Сколько бы ни было человеку лет, как бы он ни был мудр… ладно, не мудр, просто опытен… после случившегося я не считаю себя мудрой… А такая погода все равно не перестает обманывать своими обещаниями, – задумчиво сказала Юля.

– Дело тут не в погоде, а скорее… – Костя стал подбирать правильные слова, – скорее, в невыносимости вечного страдания. Невозможно жить, не веря, что завтра будет лучше, чем вчера.

Юля почувствовала, будто кто-то продел через все ее тело длинную незримую иглу. Ведь это были ее слова, сказанные ею же самой себе несколько лет назад. Жизнь текла, все менялось: города, мужья, люди, страны, острова, – не менялась только вечная истина живого. Приходило завтра, и ничего не становилось лучше. Ей пора было уже признаться самой себе, что все будет хуже и она напрасно взвинчивала в себе надежды на обратное. Надо было радоваться тому, что есть, их отношениям с Йоханом, успехам Кати в учебе, а остальное… здоровье дочери… нужно было заставить себя поверить, что это лишь фон, как пандемия, как коронавирус. Неприятный фон, зловещий, но все же фон. Их жизнь была одна, и она неостановимо вытекала из них. Время не парализовать, даже если ты на острове вечной весны, который, казалось, ему не поддавался.

– Посмотрите, как лунный и звездный свет мерцает в водной глади океана – кажется, что он подлинный, но нет… Свет в водной глади – это лишь отражение неба нашего желания. Ключ, кажется, там – но его нет. Ты пересекаешь океан, чтобы достичь цели, но не достигаешь ее, потому что ключ не в океане, не в чистой природе, он в чем-то другом, он заключен в недосягаемых звездах… он за бесконечной далью. Тенерифе раньше был для меня островом счастья, символом страстной мечты, – сказала вдруг Юля, не глядя ни на кого. – А в этом году все перевернулось – он стал сначала тюрьмой, а затем символом туманной самотканой иллюзии. Я должна была наконец постигнуть, что нет средства на земле, которое чудесным способом помогло бы Кате. Иллюзии развеяны, надежды угасли. Нужно ехать домой и решать проблемы, всецело отдавшись воле врачей. Пусть назначают еще более токсичные, еще более страшные препараты, пусть. Дочери будет только хуже, ну и к черту! Какое мне до того дело? Какое Кате до того дело? Жизнь – это миг, это блик…

В этот самый момент, когда и Алина, и Костя с напряжением слушали Юлю и гадали, что ей сказать в ответ, раздался звонок. Это был телефон Алины.

Все эти дни подругам Марины казалось, что она уничтожена, и они разговаривали с ней с осторожностью, даже с нежностью, будто с больной, словно с человеком на смертном одре. Будучи далеко, они никак не могли взять в толк, что она и не думала умирать. И дело было не в том, что Марина в глубине души радовалась тому, что детей изъяли, и не в том, что ей было легче без них, нет. Ей было очень тяжко, и она нисколько не радовалась их изъятию. Но, погоревав несколько дней, обзвонив все инстанции, написав жалобы во все места, в том числе в прокуратуру, она кое-что уяснила для себя: одна Марина бессильна, но суть в том, что она не была одна.

Все ее подруги, бесчисленные знакомые, друзья Виталия подключились и искали способ выручить их. И тогда она приказала себе больше не горевать, а, наоборот, уверовать, что все будет в порядке, что детей рано или поздно вернут, а вынужденное расставание всем пойдет на пользу. Они с Виталием отдохнут и соскучатся, а дети… Дети переживут очередную травму, но, быть может, через нее поймут, что стоит ценить своих приемных родителей, а не каждодневно проверять их привязанность на прочность.

Однако дело было не только в поддержке близких, но и в самой Марине: она была стойким жизнерадостным человеком – женщина-праздник, душа любой компании – она не могла поверить в печальный исход своей собственной истории. Что бы ни было сейчас – это лишь битва, но не финал войны. Казалось, даже если бы органы опеки издали официальный акт о том, что дети навсегда изъяты, а Марина с Виталием уже не смогут стать приемными родителями ни для кого, даже тогда она не поверила бы, что война проиграна. Другие порой насильственно принуждают себя быть оптимистами, принуждают себя считать, что стакан наполовину полон, а не пуст, – ей же, напротив, это давалось легко, почти без усилий, и именно благодаря этому ее исконному врожденному качеству окружающие всегда стремились быть с ней. И именно это качество позволяло ей продолжать жить, работать и одновременно верить в лучшее.