– Да, вакцина должна быть готова к концу года… Если только… – Сказав это, Йохан вдруг оборвал себя. Юля знала почему: он начал было говорить то, что говорить не хотел, потому что знал, что некоторые тревожные вещи лучше скрывать от нее.
– Что, Йохан?
– Что? А нет, забудь.
– Что ты хотел сказать? Вакцину не получится сделать или что?
– Получится! – он усмехнулся. Из-за одной брошенной вскользь фразы Юля встревожилась еще больше, и теперь невозможно было выпутаться, не раскрыв истинного значения своих предположений. – Получится, еще как. Но я опасаюсь только одного.
– Чего? Скажи же мне!
– Вирус будет мутировать, появятся новые штаммы, и вакцины будут устаревать. Как это произошло с гриппом – до сих пор не доказана эффективность вакцин от гриппа из-за его мутаций.
– Я почему-то верю, что этого не будет, – сказала Юля и чуть мотнула головой.
Йохан улыбнулся, и столько грусти было в морщинках его глаз и уголках его губ, будто он говорил ей, какое это счастье быть ее мужем, любить и обожать ее, и он бы все отдал, чтоб сказать и чувствовать сейчас иное, так же дерзить, как и она, – но он не мог. Он не мог. Он не мог ей сопротивляться. Йохан уедет, а она с Катей останется, и их отношения снова подвергнутся испытаниям.
Жаркий Крым встретил Марину живописной бухтой, где море спокойными волнами омывало пляж. Покатые зеленые горные вершины, унизанные можжевельником, соснами и елями, в сочетании с волнующейся водной гладью произвели на нее столь сильное впечатление, что Марина не могла надышаться смесью хвои и соли в воздухе, не могла вдоволь наплаваться в чистой теплой воде… и в первый же день обгорела.
Ночь ссоры с Виталием, когда их брак висел на волоске, заставила Марину о многом передумать: в былые времена она бы уперлась и давила на мужа, вынуждая его всеми правдами и неправдами согласиться с ней, лишь бы только знать, быть уверенной в том, что она его богиня, что он не видит своего существования без нее, но годы пришли к ней не в одиночку, а все-таки привели за собой мудрость, и эта проклятая мудрость умерила ее пыл, а вместе с ним и гонор. Не Виталий, а она сама решила подчиниться: так бывает порой – мы думаем одно, кипятимся, рассыпаем угрозы, словно бисер, но как доходит до дела, смиряемся с неизбежным. Притом все произошло само по себе, так естественно, как это всегда бывает в любящей семье: Аня и Андрей, увидев утром Марину в кровати, бросились к ней, разбудили, стали обнимать, без слов, так искренне и пылко, как это умеют только дети.
– Мама, ты нас не любишь больше после вчерашнего? – спросил Андрей, и выражение лица его было столь серьезно, столь взрослым, будто он вырос за одну ночь и стал маленьким мужичком.
– С чего ты решил? – спросила Марина. – Мои несчастные крошки, – и она сама теперь уже стала обнимать и целовать их. – Запомните: что бы вы ни делали, как бы ни проказничали, я всегда буду любить вас. Если я кричу на вас, это не значит, что я не люблю вас, это лишь значит, что я недовольна вашим поведением.
– Значит, ты нас все равно любишь? – неуверенно спросил Андрей.
– Конечно! Материнская любовь безусловна. Понимаете, что это означает?
– Нет.
– Это значит, что она существует без выполнения каких-либо условий. Я просто люблю вас, всегда люблю, даже когда кричу, все равно люблю.
Аня вжалась ей в плечо лицом, стараясь спрятать взгляд краснеющих от накатывающих слез глаз. «Как это трогательно, как по-настоящему! – подумала тогда Марина. – Зачем даны нам ссоры? Разве не для таких моментов, искренних и чистых, когда до дрожи чувствуешь жизнь, биение крови в тугих жилах, бешеный стук сердца, безмерность любви и ее победу над всем, что есть в мире…»
Расчувствовавшись после этой сцены, Марина даже хотела было отменить Крым, но все-таки Виталий настоял на поездке.
Однако на следующий день пребывания в Крыму никакие муки от ожогов не принудили ее остаться в тесном номере частного дома с одной тумбой, телевизором и кроватью. Она обмотала плечи платком и все равно пошла на пляж. Частые прогулки вниз и вверх в гору, экономия на еде сделали свое дело – под конец отпуска Марина была не только расслабленной, но и посвежевшей и помолодевшей, килограммы, казалось, горели от яростных лучей солнца и изматывающей жары.
В один из дней она купила билет на автобус и самостоятельно съездила в Воронцовский парк. Быть в Крыму и не прогуляться хотя бы рядом с дворцом Воронцова – это ли не упущение! Она не могла себе такого позволить: в конце концов, когда еще она побывает на живописном полуострове?
Во время прогулки в зарослях, под шум ручьев, где шелестели небольшие водопады, Марина не могла не думать о том, как много было дано аристократам за счет труда других людей. Она была уже не юна и не могла представлять себя в роли жены Воронцова, красивой аристократки, прогуливающейся по парку. Она не могла не чувствовать, что ни ее предки, ни она сама никогда не принадлежали этому кругу и не будут принадлежать. Зачем была вся эта красота, если она куплена неоплачиваемым трудом других людей?