#на_краю_Атлантики

– Они вели себя ужасно… А ты просто нацепила на себя «белое пальто» и боишься испачкаться об меня, мужика, такого, какой есть, порой вспыльчивого и агрессивного. Для таких, как ты, простить – все равно что самих себя дураками признать. Нет, вы будете до последнего гордиться тем, скольких людей заклеймили, скольких раскритиковали, скольких осудили. Вы через это превозносите себя, свою самооценку повышаете. У вас, видите ли, от этого крылья пышнее становятся.

– Ха!

– Но между тем… – он глотал воздух в поисках слов, – я… не отрицаю своей вины, я признаю, что был не прав. Полностью и безоговорочно. Мне нужно было терпеть, как бы плохо дети себя ни вели… Женя! Так в чем же дело? Ну скажи мне, разве ты сама не хочешь, чтобы все вернулось на круги своя? Мы ведь поклялись перед Богом, что никогда не разойдемся. Ты клялась, помнишь?

– Что я тогда знала о тебе!

– Я не изменился, Жень. Я все тот же. Один поступок не характеризует меня как личность.

Лицо Жени разгладилось, смягчилось, она узнавала его интонации, его стиль, сложные предложения, железную логику ученого, вспоминая о чем-то важном, старом, что было только их… И Эдуард в этот миг поверил, что она слушает и понимает его, потому он разжал хватку. Она чуть отпрянула назад, вырвав руку. Она молчала, глядела на него, сжав губы. Казалось, доброта и всепрощение вернулись к ней. Но потом она сказала:

– Очень плохо, что ты так считаешь.

Он ошибся. Она ничего не поняла. Как всегда.

– Какая же ты… дуреха! – крикнул он ей вслед.

Женя ускользнула и скрылась за поворотом, ничего не отвечая. Эдуард почувствовал, как его руки безжизненно упали и стукнулись о костлявое тело. В этот момент он поймал на себе взгляды юношей-студентов, проходящих мимо. Они с любопытством и испугом наблюдали за ним. Он с силой закрыл глаза, сдерживая раздражение: одновременно с глупостью Жени нужно было терпеть то, что он стал предметом насмешек для зевак. Все разваливалось. Ничего не склеивалось.

После звонка Йохана Юля поспешила домой. Вместе с Катей они стали быстро убираться, пылесосить, мыть пол шваброй: морской песок каждый вечер незаметно проникал в квартиру после пляжа, невзирая на все их усилия не заносить его в дом, и он неприятно лип к ступням.

Приняв душ, Юля надела свой самый красивый розово-фиолетовый сарафан из легкого хлопка, который закрывал колени, но выгодно подчеркивал талию. А затем не удержалась, стала крутиться около трюмо, нанесла тени, подвела глаза. Яркие цвета, которые так полюбились ей после переезда в Германию, казалось, вычитали лет пять-десять из ее возраста.

Пристально глядя на себя в зеркало и любуясь своими русыми локонами, упругим лицом, она вспомнила, как несколько лет назад носила только серое, черное, белое, была очень бедна и, в общем и целом, поставила на своей жизни крест. Она и в зеркало-то тогда не смотрела…

Показать бы ей тогда, как невозвратимо изменится ее жизнь! Никогда бы не поверила она, что так быстро привыкнет к чужой стране, чужой культуре, выучит язык, найдет работу, еще и продолжит жить на две страны – в тропической Испании и Германии. И у нее будет муж, который сам будет стремиться к ней, рваться пересечь океан, лишь бы увидеть ее, а не такой муж, что бегает по барам и смотрит телевизор, не обращая внимания ни на дочь, ни на нее. А главное, все это будет казаться ей чем-то обыкновенным, рутинным, неотъемлемым от нее самой. Как, однако, быстро привыкает человек к хорошему! Как быстро начинает считать счастливые перемены в судьбе заслуженным, а оттого заурядным делом!..

Если бы теперь эти перемены произошли с Катей, если бы кто-то подсказал, помог, если бы Йохан согласился… Мечта, которую она почти придавила в пучине мыслей к самому дну сознания, вновь стала тревожить ум, отчего она ощутила покалывания в кончиках пальцев и какое-то неясное воспаление в душе… Если бы все сложилось, если бы случилась эта перемена…

В этот момент в коридоре послышался шум от колес чемодана, Юля вслушалась, сердце подскочило к горлу. Звонок в дверь. Она бросилась в объятия Йохану.

Первый взгляд после долгой разлуки – самый чудный. Кажется, что родной человек стал чужим: ты его рисовал себе одним, а он явился другим. Со щетиной, чуть полнее, чем прежде, рубашка плотно обтягивает откуда-то появившийся живот, – все эти мелочи подмечались сами по себе, против Юлиной воли. «Зачем? – спросила она себя. – Зачем я хочу принизить восторг от встречи? Наверное, потому что мне кажется, что я не могу снести столько счастья!» Лишь только она подумала об этом, как перестала искать недостатки в муже и просто прижалась поплотнее к его груди. Но почти сразу и Катя стала обнимать отчима.

– Йохан, ты заберешь нас отсюда? – спросила Катя на немецком. Язык давался ей намного легче, чем Юле. – Мы поедем домой?

– Тебе здесь надоело? – засмеялся Йохан, которому так не хотелось никуда уезжать.

– Ну… да… Скучновато становится, – сказала Катя. Юля с удивлением смотрела на дочь.

– У тебя здесь друзья появились в бассейне, потом Федя и Марьяна.

– Они… не такие друзья. Я хочу в школу, к Алисе и Марку.