#на_краю_Атлантики

Они развернулись и пошли обратно к берегу. В этот момент Юля заметила одиноко стоящего мужчину за небольшим элитным домом с апартаментами. Он стоял, облокотившись на перила, отделявшие дом с рестораном от плато и океана. Это был мужчина средних лет, но ухоженный: испанец или бельгиец, быть может. На нем была стильная рубашка-поло с коротким рукавом приглушенного лососевого цвета и рваные джинсы, которые его так молодили. Он брил голову, и она была вся смуглая и лоснилась на солнце. Юля поймала его взгляд и замерла: он почему-то пристально рассматривал ее.

– Алина, ты знаешь, кто это?

– Нет, – Алина пожала плечами, не поняв ее озадаченности. – А ты?

– Я уже который раз замечаю его. Он все время странно смотрит на меня. Как будто мы знакомы. Но я его не помню.

– Расслабься, Юль, – Алина тихо засмеялась. – Он в поиске женщины, похоже.

– А я-то тут при чем?

– А что, в тебя нельзя влюбиться? У тебя на лбу написано, что ты замужем? Или, быть может, тебя часто видят здесь с мужчиной?

– Нет, но… – Юля смутилась. Она опять забыла, что была привлекательна. В первый раз она поняла, что еще симпатична, когда Йохан всеми силами стал добиваться ее внимания. Тогда это откровение шокировало ее. А сейчас что изменилось? Почему она забыла, что могла кому-то понравиться? Юля стала перебирать мысли, как струны, одну за другой, пытаясь понять себя. И вдруг до нее дошло. Жизнь будто замерла, вот оно что! Из-за пандемии и массовых страхов казалось, что жизнь заморозили, время заморозили, и они существуют как роботы – что-то делают, но вполсилы, что-то говорят, но вполмысли, что-то испытывают, но вполчувства. Неужели кто-то продолжал влюбляться во время пандемии или просто искать партнера для отношений?

– Как чудно, – промолвила Юля. – А ведь и правда, пандемия – это не конец всего. В Германии митингуют, требуют открыть все заведения. И уже не в первый раз. Организаторов между тем посадили. В Испании тоже митинги прошли. Даже на Тенерифе будет митинг в столице – Санта-Крус-де-Тенерифе. Кажется, что-то меняется в сознании людей.

– Надеюсь на это! – сказала Алина. – Не хотелось бы вернуться в Россию, чтоб потом никуда не выпускали. Я боюсь железного занавеса, я к нему не привыкла. Я люблю путешествовать.

– А у тебя как дела? – вдруг спросила Юля. – Ты такая грустная из-за закрытых границ? Или что-то другое?

– Да я сама не знаю, не понимаю себя… в последнее время я в каком-то унынии. Когда нас всех заперли по квартирам, я почувствовала какую-то перемену внутри. Какой-то механизм щелкнул и начал работу, с каждым днем набирая обороты. И вот я уже не та, что прежде. Я охладела ко столь многим вещам! Я делаю все по инерции – вкусно готовлю, занимаюсь уютом, спортом, красотой. Я так устала от однообразных повторяющихся действий! И именно карантин заставил меня понять это. Когда у всех отняли свободу, я вдруг поняла, что никакой уют, быт, деньги, состояние не могут дать тебе главного. Кто-то огромной рукой махнул – и нас всех сделали узниками. При всем при этом однообразие, обыденность существования… мне так страстно хочется сбежать от этого. Мне хочется быть особенной, я не хочу быть «одной из», понимаешь? Как куры на заводе, загнанные в тесные клетки, – проживают короткую жизнь, чтобы стать пищей для человека, так и мы – дружно рождаемся и погибаем для того, чтобы так же дружно рождались и погибали миллиарды наших потомков. Но в чем смысл этой вереницы смертей и жизней? В чем ее конечная незабвенная цель? Никто не ответит… Быть может, нет ее вовсе… А раз нет, что за радость чего-то добиваться и к чему-то стремиться отдельно взятому человеку, то есть мне, например? Не все ли равно, как жить, когда умирать, если конец один и ни на что не повлиять.

– Но на что ты хочешь повлиять? – не поняла Юля.

– Если бы я знала! – она сказала это, и усмешка чуть тронула ее губы. – Я бы не мучилась и тебя бы сейчас не мучила. Костя считает, что все это блажь у меня, я не могу говорить с ним об этом. Одна радость, что ты слушаешь и не перебиваешь. Понимаешь, мне хочется что-то постигнуть, но я не знаю, с чего начать… Думаю, наверное, начать с аскетизма. Не зря ведь йоги во всем себя ограничивают – еде, воде, развлечениях и прочем. Вот я перестала делать яркий маникюр. Когда торговый центр открылся, я не поехала в него за нарядами, решила: и так полно платьев, разве еще один сарафан сделает меня счастливее?

Юля тут же посмотрела, как красиво струилось на ее гибком кошачьем теле дорогое белое шелковое платье на бретелях.

– И все же думаю так, а сама уже знаю, что все это пустое и ничего из этого не выйдет: поиграюсь немного со своими идеями да брошу, как в подростковом возрасте. Потому что мне кажется, я уже родилась такой – неспособной ни на что путное, только мечтать… Наверное, чтобы что-то значить, нужно родиться под особенной звездой, не правда ли? – продолжала говорить Алина. – Даже если захотеть, все равно не переменить себя, не стать сильным, не совершить ничего значимого, важного, героического, ведь так? Так, Юля, что ты молчишь?