#на_краю_Атлантики

– Они составили акт, что Аня была безнадзорной. Наших деток забрали на время, до выяснения обстоятельств.

В тишине, прерываемой шипением и бурлением моря, казалось, целый мир незаметно рухнул. Марина закрыла глаза.

– Куда? – спросила она безжизненно.

– В реабилитационный центр. Пока. Не переживай, мы их вернем, будет комиссия, они посовещаются, мне уже все объяснили… в этом нет ничего страшного…

– Вот уж и правда неразумная опека хуже беспризорности! – в отчаянии воскликнула Марина. – Когда родители алкоголики-наркоманы-психопаты калечат своих детей, тех не изымают до последнего. Но стоит приемным родителям дать детям каплю естественной свободы, как опека тут как тут!

Или дело было в том, как все начиналось? Марину не любили в органах опеки, неужели это была месть? Они как будто терпеливо ждали часа, когда она оступится. Вот только в чем была ее вина? Ребенок двенадцати лет вышел на прогулку во двор – это ли не преступление! Это ли не садизм! Сами они, эти женщины из опеки, гуляли в детстве одни с четырех лет, ломали руки-ноги, получали синяки, травмы, ушибы – и не считали это чем-то ненормальным и предосудительным. А здесь девица двенадцати лет вышла погулять – и все! Нелепость ситуации не умещалась в сознании, она была безмерна, безгранична, как это соленое море слез…

Марина глянула на горизонт, отключила телефон, безжизненно упала на плед и прижала ладони ко лбу, чуть закрывая синее небо, зиявшее пустотой, как пропасть. Что теперь будет?

Глава двенадцатая

2013 год, август

После того как Вера сама побывала у Сергея, прошла одна неделя. Он ей писал в вотсапе и даже пару раз звонил сам. Казалось, что хотя он и не признался в этом, но все-таки он понял и осознал необходимость уделять ей чуть больше времени, чтобы не позволить романтике их чувств угаснуть совсем. Притом он не поднимал вопроса странного сообщения, пришедшего ей на телефон, – стало быть, Ольга Геннадьевна не рассказала ему, и это воодушевляло Веру: казалось, все еще наладится, счастье все еще возможно.

– Что мне нравится в Сергее, – сказала на неделе Вера, когда Татьяна Викторовна в очередной раз попыталась уколоть его, – так это то, что он понимает меня, слышит, в нем это есть – способность к самокритике. Он никогда не признается… у него мужская гордость. Но он услышит тебя и молча все сделает, без бравады, пустых слов и обещаний… Кстати, сейчас Лиза звонила, она скоро приедет в гости.

Вере в эти дни было тяжело ходить, но и лежать она не хотела, потому все-таки понемногу передвигалась по квартире. Сейчас она пришла на кухню и задумчиво смотрела в окно на шелестящие липы. Серебристый их ропот сегодня успокаивал ее нервы, он словно шептал: все наладится, вот увидишь, Сергей вернется, он забудет про свои воздушные замки, оставит бессмысленные мечты, его постигнет разочарование, и он будет всецело твой.

– Что же он сегодня не звонит и не едет? – спросила Татьяна Викторовна без ехидства, но голос ее прозвучал невесело, будто она не верила ни единому слову дочери и принимала ее доводы за бесплодное самоуспокоение. Ей мнилось, что Вера цеплялась за соломинку, которая не могла ее спасти.

Так случилось, что именно в этот момент телефон в руке Веры зазвонил. Она посмотрела на экран, и ее обдало жаром. Это был он.

– Сережа?

– Вера, как ты?

– Ничего, бодрячком, – сказала она, скрывая истинную картину дел.

– Сегодня не выходила из дома?

Вера закусила губу. Он всегда так спрашивал, всегда проверял ее, пытаясь понять, насколько ей плохо.

– Нет, – сказала она нехотя.

– Понятно. – Он помолчал, о чем-то раздумывая и не решаясь сказать ей. – Вера, – сказал Сергей, наконец решившись. Даже по телефону было слышно, как он волновался: голос его стал прерывистым и неестественным. – Мне нужно с тобой кое о чем поговорить. Это очень… очень важно. Я могу приехать через час?

– Да, конечно, – сказала она, не веря самой себе.

Разве могла она еще дышать, говорить, думать, отвечать, шевелить языком и мыслями, когда он сказал проклятую фразу и теперь приедет, чтобы наконец разорвать их и без того умирающие отношения?

Лишь только он положил трубку, как она прошла в комнату, медленно, преодолевая боль, а затем легла на кровать, согнувшись клубочком. Эта поза была более болезненной, чем другие, но она как будто нарочно мучила себя, пытаясь скрыть душевные муки в агонии мук физических.

Татьяна Викторовна смотрела телевизор в бывшей комнате соседки, но, ведомая материнским чутьем, она встала с нового дивана, который купила вместо старого после того, как комната освободилась, и пошла в спальню Веры. Та лежала на большой двуспальной кровати и казалась маленьким дрожащим комочком. Для Татьяны Викторовны, безусловно, в последние дни Вера превратилась в девочку, и она смотрела на нее именно такими глазами, а в данный момент тем более. Ей казалось, что Вере снова пятнадцать и она снова умирает из-за неразделенной школьной любви. Она чуть присела на край кровати, но Вера лежала к ней спиной и не замечала ее.

– Кто звонил?

– Сережа.

– Что сказал? Что-то случилось?