На краю Дикого Поля

— Минутку! Сейчас соберёмся да и подойду — отвечаю я, и обращаюсь к мастеру — Лёха, ступай домой, отдыхай, завтра с утра ко мне, продолжим.

Приглашать Лёху к себе за стол я не могу: невместно. В первую очередь этого не поймёт сам Лёха. Сословное общество, во как! Причём, когда мы работаем в цеху, или были бы в походе, никаких проблем не было бы, всё такое возможно в рабочей или походной обстановке.

— Ух, как чудесно пахнет!

У стола стоит красивая обладательница красивого голоса, Феофила Богдановна Собакина, моя экономка. Собственно, подобрал я её в канаве, где она умирала от голода и холода. Обычное дело: старый мудак женился на красивой сироте, а когда этот боров издох, мужняя родня вышвырнула бедняжку за ворота. Нет, для очистки совести ей что-то сунули, но в первый же вечер в каморку, которую она сняла, вломились шиши, да и забрали всё. Феофила убеждена, что шишей навёл брат её покойного мужа, тоже редкостная мразь.

Феофилу я действительно подобрал в канаве. Произошло это как-то буднично, даже скучно: перед своим домом я слез с коня, чтобы посмотреть, что там загромождает водоотводную канаву. Явная куча грязного хлама, правда, странно что в куче преобладают тряпки.

Ткань, надо сказать, в эту эпоху большая ценность. Одежду, к примеру, сначала занашивают до потери цвета, а потом перелицовывают. О, это интересная деталь, и я в детстве застал времена, когда одежду перелицовывали. Делается это так: одежду отдают портным, (а те кто победнее, делают всё самостоятельно), те аккуратно распарывают одежду по швам, и потом сшивают изнанкой наружу, и получается почти новая вещь, которую уже занашивают до дыр. Потом тряпьё собирают и продают на бумажные мельницы, где из него делают бумагу.

Вот я и удивился, что тряпьё просто так валяется, и уже рявкнул дворовым слугам, чтобы прибрали полезную вещь. Потом постирают, высушат да и продадут старьёвщикам.

А вот когда мужики вытащили кучу на свет божий, то она зашевелилась… Оказалось, что это вроде как женщина неопределённого возраста и неразличимой под слоем грязи внешностью.

— Вот что, мужики, тащите ЭТО в дом, в людскую, пусть женщины помоют, накормят, обиходят. А дальше подумаем.

Сказал, и пошел по своим делам.

Через два дня ко мне пришел ключник.

— Барин, что теперь с Собакиной делать?

— С какой собакой? — не расслышал я.

— Не с собакой, а с Собакиной. Отмылась она, одёжка у неё приличная, кушать теперь может, заворота кишок не будет.

— Да объясни ты толком, о чём ты сейчас толкуешь?

— Не помнишь, что ли? Третьего дня ты бродяжку подобрал у ворот. Оказалось, что это дочь сына боярского Собакина Богдана, вдова Архипки Собакина.

— Что-то ты буровишь, осип. Эта Собакина за родственником что ли замужем была?

— Да однофамильцы они.

— Ну продолжай.

— Феофила Собакина сирота. Архипка Собакин взял её после смерти её отца и матери. Остальные сестры тоже померли. Отца-то разбойники убили, он подрядился купеческий обоз, да не уберёгся. А потом и мать с сёстрами господь горячкой прибрал.

— Если замуж выходила, то почему она не дома?

— Дык, помер Архипка, и года вместе не прожили, а родня мужа её из дома и выгнала. Теперь, если и ты прогонишь, то помрёт она, недели не проживёт.

— Ты-то чего беспокоишься, не родня ли она тебе?

— Не, не родня. У меня родни-то богато, да все в Ярославле обретаются. А Феофилу жалко стало, на дочку мою среднюю похожа, тоже карахтерная особа. Как говорится, смертью лютой умрёт, а до гнилого не притронется.

— Ладно, зови её сюда, будем думать к какому делу её пристроить, бедолажку твою.

В дверь вошла и со скромным достоинством поклонилась молоденькая женщина, по виду лет семнадцати-девятнадцати, не больше. Платье недорогое, но хорошо сшитое, украшений нет вовсе. Я бы назвал её красивой, но выпирающие скулы, запавшие глаза, щёки, выпирающие ключицы, обтянутые тонкой кожей, чёрные круги вокруг глаз никого не делают красивым.

— Расскажи о себе, сударыня.

Кратко, сухо, исключительно по существу Собакина рассказала то, что я уже услышал, осталось уточнить кое-какие подробности, просто для проверки на честность.

— А что ты умеешь делать?

Как оказалось, немало. Обучена грамоте, письму, закону Божьему, может вести дом, хорошо знает русскую, татарскую и немецкую кухню. А ещё немного знает кухню итальянскую.

— Итальянскую откуда?

— Батюшка мой был в сопровождении посла в Венецию, тамошняя кухня ему пришлась по душе, вот и научился немного.

Ха! У меня будет пицца, макароны и сыр!!!

— А сыр ты делать умеешь?

— Из коровьего молока три вида, из козьего и из овечьего тоже умею.

— Могу предложить тебе место экономки.

— Что сие значит?

— Будешь обихаживать дом. Но только дом. Всем хозяйством у меня заправляет Осип, кстати, отчёт по дому будешь давать ему. Жить будешь в доме, место сама определишь. Платить буду столько же, сколько получают другие домоправительницы, узнай сколько это. Одежду и питание будешь получать сверх этой суммы. Условие у меня только одно: если хоть одно слово произнесённое в этом дому без моего ведома уйдёт за ворота, то мы расстанемся. Согласна?

Собакина с достоинством кивнула.