На краю государевой земли

Пятеро казаков из отряда Федьки поменялись местами с амурскими казаками Степанова, желающими вернуться в Якутск. Так Федька набрал десяток человек и с ними через два дня собрался уходить из Кумарского острога. На берегу Амура Бекетов обнял его на прощание, дружески, подбадривая, подмигнул: «В Енисейске будешь — заходи!»

Федька буркнул: «Ладно!» — подтянул повыше голенища сапог, залез в лодку, махнул рукой казакам, столпившимся на берегу. Те подхватили нос их лодки, чуть приподняли и оттолкнули от берега.

По долине реки снизу дул попутный ветерок, и на лодке сразу же подняли парус. Казаки налегли на весла, и лодка неторопливо, как бы раздумывая, не остаться ли тут, у острога, чем отправляться в неведомую даль, потащилась все-таки туда, куда ее направил усевшийся на корме Федька. Подруливая веслом, чтобы лодка не рыскала по реке, следуя порывам ветра, и не выскочила на стремнину, он повел ее ближе к берегу, где лоснился плес, и не было крутой волны.

* * *

Три недели поднимался их дощаник вверх по Амуру. И каждый день давался им тяжким трудом. На реке было знойно, и казаки потели на гребях. До Урки оставалось меньше недели хода…

Как-то раз они пристали на ночевку к острову. Он был крохотным и весь просматривался, ершисто вылезал со дна реки гигантскими плитами. На них когда-то давным-давно половодьем нанесло ила, с берегов надуло семян, пошла трава, появился кустарник, вырос невысокий лес и приютил сейчас вот их. И каменные плиты, разогретые солнцем, щедро отдавали всю ночь свое тепло. А утром, собираясь уже покидать остров, они увидели на берегу большую массу вооруженных всадников.

Было свежо. Прохлада еще не отпустила с ночи землю. Зернистой росой выпала она на камень, смочила гальку и песок, как серебром усыпала деревья и траву, та холодила и влагой чистила всем без разбора запыленные вчерашним зноем сапоги.

— Дауры! — засопел Потапка, взглянул на конников, затем на Федьку. — Все, теперь будут пасти. Не дадут сойти на берег…

Амурские казаки, присоединившиеся к Федьке, стали гадать, что будут делать дауры. И у них выходило, что избавиться от них, от их назойливости, не так-то просто. И они договорились до того, что их надо бы разогнать выстрелами, проучить, чтобы и близко не смели подходить к реке, к ним, казакам, когда они идут по ней. А нет — так сплыть назад, вниз. Не отвяжутся они теперь до самой Урки. Там же, на узкой и мелкой речке, здорово напакостят, устроят где-нибудь засаду, и непременно достанут до лодки из своих поганых луков…

— Ладно, хватит! — оборвал Федька их. — Идем дальше! И никаких отходов!

Прошли сутки, двое, трое. А по берегу все также патрулем скакали конники. Они беспечно гарцевали, гоняли рысью или шагом шли и что-то там по-своему кричали, бросая выразительные жесты в сторону реки. Когда же скалы подступали к берету, тесня и зажимая реку, они куда-то исчезали, чтобы потом вновь появиться на виду, показывая кучке казаков в лодке всю свою силу. И крики с берега, чужие, дикие, гортанные, слух грызли под ржание и визг коней.

Федька два дня сидел и сам правил на корме, под этот шум назойливый по берегам, и хмурил лоб, взирал на казаков с Амура, которых навязал ему Онуфрий… Они, он видел, тянули в сторону Якутска, чтобы оттуда разбежаться по своим домам: кто в Тобольск, а кто-то, вон тот же хотя бы Деригла, из Туринского острога сюда заброшен оказался государевым указом… Но, наконец, не выдержал и он, ругнулся, гаркнул в берега, по скалам крик его разнесся. Налег всем телом он на весло, повел на разворот дощаник, и описал на воде гигантский круг. Вот хлопнул парус, затем опал как тряпка, ударил по голове кого-то…

Зачерпнув ладошкой воды за бортом, Федька побрызгал ей на разгоряченное лицо: вроде бы стало прохладнее… А мысли снова все те же, Танька, изба, а не шалаш или палатка, закрутились в его голове, толкали под руку, тянули повернуть назад…

Вниз по течению их дощаник полетел как на крыльях. И они шли от зари и до зари, прихватывали и ночи светлые. Дауры вскоре бросили преследовать их, отстали, загнав впустую своих коней.

В Кумарском остроге Федька не застал ни Степанова, ни Бекетова, не оказалось там и его полковых служилых. Все они ушли вниз по Амуру, на Шингал, в набег на хлебные места. Как раз уже и август подошел к концу. В остроге осталось только с полусотню сторожевых казаков, да еще при них был пушкарь с пушкой. И Федька, не задерживаясь, поплыл дальше вниз по Амуру. После Джеи, реки немаленькой, пошли низинные, все заливные берега. Долина там ударилась с чего-то вширь, ушла в размах, и горы где-то потерялись вдалеке. Не видно было их, лишь пойма широкая была одна. Везде и всюду виднелись острова песчаные. Все ивняком и травами здесь поросло. И журавлей было полно по топям заливным: взлетают важно, неторопливо, как следует хозяевам всех здешних мест…

На тихих заводях, бесчисленных протоках, несметно, косяками, ходили утки. То молодая поросль уже встала на крыло, зигзагами фигуры чертит над водой.