На краю пропасти

- Друкростен, йа? - сказал солдат и ухмыльнулся, а Володя посмотрел на него, не сразу поняв значение этого слова, ах да: «теплое местечко». - и тоже усмехнулся. Солдат подхватил корзину и повел свою подругу прочь, пожелав на прощание: «Не теряй времени зря, дружок. В окопах таких девчонок нет».

- Ауф видерзейн... дрекстампфер[1], - ответил Володя и, когда неожиданные «гости» скрылись за кустами, сердито сказал Нине:

- Ты что? Заснула?! Шляпа! А где Генка?

- Да отошел на минутку... по своим делам... а тут они и подоспели! - зашептала Нина. - Вдруг как-то сразу из-за кустарников вышли. «Эй, вер ист ду?» - спрашивает этот, длинный... А я молчу, как дура.

- Но где же Генка?

- Тут я, - Геннадий вышел из кустов, в руке пистолет. - Этих я на мушке держал. Ну? Что там?

- Минный пояс, по-моему! Склады! Придется тебе, Гена, туда топать...

- Уходим, - приказал Архипов. - Сбор!

- И побыстрее, - добавил Володя. - Не нравится мне этот фронтовичок. Глаз цепкий, так всего и прощупал. Диенстбюффел[2].

Остаток дня провели километрах в шести западнее перекрестка дорог. Маялись в заросшем камышом и крапивой высохшем болотце, гоняли злых комаров и слепней. Как медленно тянется время! Нервничали. Володя чуть не поссорился с Архиповым, доказывая, что проходить минный пояс надо засветло - трава там высокая, никто не приметит, да и проволочки будет легче обнаружить, но Геннадий все-таки остался при своем мнении: трава-то высокая, но человек не ящерица. С любой наблюдательной вышки, а они наверняка там имеются, будет хорошо видна полоса в траве, примятой человеком.

В девять вечера Архипов собрался в поход, взяв с собой лишь самое необходимое: пистолет, две гранаты, кусачки, отвертку, фонарик и плащ-палатку. Молча пожал руку Володе, поцеловал Нину в щеку и пошел. Неожиданно вновь зашелестели камыши: что это он, возвращается? Что-то случилось? Геннадий мотнул головой: да нет, все в порядке, сел, вытащил из кармана кисет с махоркой, неторопливо свернул кривобокую цигарку и закурил:

- Посидеть положено перед походом, - сказал он. Алый отсвет закатного солнца лежал на его изуродованном осколками лице: нижнее левое веко было сорвано, и глаз, казалось, вот-вот вывалится и упадет в траву. Ребята сидели молча, понимали: идет их друг на опаснейшее, со смертельным риском, дело - вот и медлит, собирается с духом. Нина вздохнула, опустила глаза. Архипов усмехнулся: - Такая страшная морда, что...

- С чего ты взял, Гена? - торопливо возразила девушка.

- А ведь и я когда-то был симпатичным, Нинка... - Архипов глубоко затянулся и поглядел куда-то поверх голов ребят. - Посидим еще пяток минут, а? Все же, минный пояс... Так вот, Ниночка, я был даже красивый, и в меня влюблялись девчонки! А как на мне сидела форма! Наглажусь, свежий подвортничок подошью, сапоги надраю до глянца, посмотрю в зеркало - ах, хорош отличник пограничной службы Геннадий Архипов!

- Разве дело во внешней красоте, Гена? - Нина подсела к нему, шутливо толкнула в плечо: - Не хнычь, мужик ты и сейчас ладный! И не торопись, расскажи хоть немножко о себе. Вот собрались мы тут, на краешке пропасти, а друг о друге почти ничего не знаем. Из каких ты краев, кто родители?

- Из всероссийских я краев, Ниночка, - засмеялся Геннадий. - Родители? Земля и небо - мои родители, дождь да солнышко! Не понятно? Подкидыш я, ребятки, годовалого меня кто-то в деревушке Воронино к доброй бабке Матрене подбросил... - Он нахмурился. - «Куском» меня в деревне звали, кусочничал я, попрошайничал, значит. Себя надо было, пса Полкана да бабушку кормить, а как померла Матрена, определили меня в детдом, где рос, учился, откуда и ушел в погранвойска. - Архипов поднялся, затянул потуже ремень. - Родина меня воспитала, ребята! Отец и мать она мне, и в бой за нее против фашистов вступил я в самый первый день, в самый первый час. Ну, до встречи!

- Ни пуха, ни пера, - сказала Нина. - Ни пули, ни осколка!

- Тьфу-тьфу, - добавил Володя, делая вид, что плюет через плечо. Засмеялся: - Это я так, на всякий случай!

- Все будет в порядке, - обернувшись, уже на ходу откликнулся Геннадий: - Пограничники - народ надежный!

Тихим к вечеру, хвойным лесом, тянущимся вдоль шоссе, Архипов быстро дошел до перекрестка, выждал, когда он опустеет, и, перейдя на другую сторону, зашагал вдоль проселочной дороги. Деревья, листья колючего боярышника и крапива, обильно растущая среди него, все было покрыто белесым слоем пыли. «Похоже, каждую ночь сюда идут машины», - подумал Геннадий, - все более убеждаясь в том, что напали они наконец-то на след, разыскали склады. И вид проселочной дороги указывал на это, всюду была рассыпана щебенка: видно, тяжелые, груженые боеприпасами машины проминали дорогу, и ее то и дело приходилось подновлять.