На краю пропасти

Из-за немецкого танка выскочили двое немцев. Раздался выстрел, и парень, охнув, схватился за горло. Рогов полоснул из автомата, один из танкистов упал, другой метнулся в сторону, и в то же мгновение чьи-то руки схватили Рогова сзади за шею - третий фашист!.. Нагнувшись, он швырнул немца через себя, не давая опомниться, упал на него, схватил за комбинезон и, приподняв, ударил затылком о блестящий гусеничный трак. И сам вздрогнул от выстрела в спину. Разжав пальцы, начал подниматься, поворачиваться, чтобы взглянуть, кто же его так? Но в глазах все потемнело, и он упал, раскинув руки. Тук-тук-тук... колотилась в висках кровь.

Тот же день, восточная окраина местечка Кубелеле, опорный пункт санроты

- Не могу больше, нет никаких сил, Лена опустилась на теплую землю, поджала коленки. - Дядя Вася, хоть полчасика сосну, голова кружится.

- Полежи, доченька. Подремли. Вот я тебя уплащ-палаткой накрою. - Громобоев сел рядом, разлепляя тяжелые веки, добыл из кармана большущий кисет с махрой, начал скручивать цигарку. - А я посижу рядышком, - устало гудел он. - Часишко передохнем и упять потопаем.

Такой злой махры, как у Громобоева, во всем полку больше не существовало: мертвого поднимет! Было забавно наблюдать, когда кто-нибудь попросит санитара: «Эй, усы, дай курнуть разок!» - затягивается и тут же, вытаращив глаза, хватается за горло. Такую махру выращивали в родном селе Василия Петровича Громобоева, Грачевке, что на Псковщине. Знаменитое село. Говорят, еще гренадерам Петра поставляло это чудовищной силы зелье.

Громобоев курил, щурил глаза от едкого дыма и чувствовал, как сон отходит. Задумался. Скорее бы домой. Жена пишет, деревушка почти вся спалена фашистами, но их домишко уцелел, хотя крыша снарядом сбита, да в колодец, уходя, фашист трупы покидал. Одни бабы в деревушке, поэтому колодец так и остался не очищенный - некому. Несет из него - как из преисподней... А табак-самосад уже сеют. Вот, посылочку собрала из прошлогоднего урожая. Эх, побыстрее бы добить этого проклятого Гитлера да домой, в родные края.

- Кострова! - послышался чей-то голос. - Где Кострова?

- Тише вы, - сказал Громобоев, завидев идущего к ним военврача Самсонова. - Неделю уж на ногах, почитай, без сна, без отдыха.

- Спит? Замоталась, бедная, но, дорогой мой, на ту сторону реки срочно надо: раненые там! - Капитан медицинской службы Самсонов говорил неторопливо, убедительно, то и дело рассеянно поправляя очки с толстыми, выпуклыми стеклами. - Как же быть, Василий Петрович?

- Послать боле некого? - проворчал Громобоев, хотя и сам понимал, что некого, если их с Ленкой на ноги поднимают. - Сколько их там, уребятов-то?

- Не знаю, не знаю, - вздохнул Самсонов. - Но очень прошу вас...

- Ужо, ужо, - Громобоев зевнул и потряс Лену за плечо, - Ленка, проснись, доченька... Ну, поднимайся. Давай и твою сумку.

...Черная августовская ночь то и дело вспарывалась ярким светом ракет и огненными нитками пулеметных трасс. На той стороне реки слышались взрывы гранат, уханье пушек, беспорядочная стрельба. Из глубины нашей территории тоже били орудия, и снаряды с рокотом продирали вязкую, тревожную темень. Всплески в реке, тяжкие всхлипы воды. «Петька, куда пялишься?.. - кричал кто-то под берегом. - Одерживай плот, одерживай». Рокотали моторы, торопливо переправлялись через реку солдаты. «Правее не ходить, глыбь! - командовал невидимый строгий голос, - топай по вехам, топай! Сколь глубины? Скидай портки - по грудь воды, по грудь, говорю».

Лена поежилась - еще сонная, вялая, она покорно брела за Громобоевым. Хрум-хрум, гибла под его тяжелыми ногами трава, потом зачавкало, вот уже и вода: б-рр! Громобоев стянул с себя сапоги и галифе, присел и махнул рукой: давай на закорки! Лена вскарабкалась на его широченную, как дверь, спину, Громобоев подхватил ее снизу за ноги и побрел в воду. Кто-то засмеялся: рядом, поднимая автоматы над головами, шли пехотинцы. Один из них шлепнул Лену ладонью по колену, и Громобоев осердился, обругал молодого солдатика, а потом все притихли: с правого фланга вдоль реки стебанул крупнокалиберный пулемет - и впереди кто-то закричал, а потом сразу смолк, видно, утонул.

Вспыхивали и меркли ракеты. Посредине реки торчала из воды башня подбитого танка, слышен был звон металла, натруженное урчание двигателя на нашем берегу: танкисты цепляли к поврежденной машине стальные тросы, сейчас танк потянут на берег. «Не Геркин ли? - встревоженно подумала Лена. Она думала так всегда, когда видела обгоревшие, пробитые снарядами «тридцатьчетверки». Взрыв! Пенный столб взметнулся метрах в десяти правее бредущих по реке солдат. Накатилась волна, пахнуло сгоревшей взрывчаткой и тиной. Громобоев качнулся, но устоял, пошел еще быстрее. Вскоре помельчало, и показался высокий берег. Солдаты, хлюпая водой в ботинках, побежали, а Громобоев, белея в темноте обвислыми подштанниками, прошел еще метров двадцать и лишь потом опустил Лену на землю.