На краю света

— Ну, как у Ромашникова прогноз погоды? — тревожно спрашивает он.

Наумыч гудит из воротника:

— Еще не готово. Перед уходом все зайдем в кают-компанию, он его туда принесет.

Наконец все упаковано и привязано к нарте.

Желтобрюх выводит из салотопки воющих собак. У нарты в темноте начинается невообразимая кутерьма: собаки грызутся, всё путают, рвут ремни, оба Бориса кричат на них дикими голосами. Мы все бросаемся помогать, но от этого путаница становится еще больше.

— Что за паника? Держите каждый по одной собаке! — командует Наумыч. — А запрягают пусть только каюры.

Я хватаю за ошейник Байкала и оттаскиваю его от Чарлика, в которого Байкал, как видно, уже норовил вцепиться.

— Букаш, ну чего ты, чего? Стой вот тут, подожди.

Байкал прижимается к моей ноге и начинает тереться крепким широким лбом, ворча и поскуливая. Я чешу у него за ушами. Он совсем успокаивается, блаженно закрывает глаза, чуть пошевеливает головой, помахивая из стороны в сторону пушистым хвостом.

Боря Линев торжественно выводит Чакра. Чакр — вожак.

Он чинно и важно шествует мимо упряжки, деловито посматривает на собак. Потом спокойно становится вперед и оглядывается на Алха, который начал было топтаться и завывать от нетерпения. Алх сразу смолкает и покорно садится на снег.

Боря надевает на Чакра хомутик, расправляет постромки.

Ну, наконец все готово. Мерным шагом, держа собак за ошейники, мы подводим нарту к старому дому. Желтобрюх остается караулить, чтобы собаки не перегрызлись и не спутали упряжь, а мы всей толпой вваливаемся в старый дом.

Наши путешественники торопливо расходятся по комнатам, чтобы переодеться в дорогу, уложить свои рюкзаки.

Я захожу к Боре Линеву. Он поспешно пихает в рюкзак меховые носки и запасные рукавицы. В комнате страшный разгром. Постель сбита. На полу, на столе, на стульях разбросаны лыжные ремни, какие-то веревки, пачки печенья, пакеты с бинтами.

Боря рывками стаскивает с себя свитер и швыряет его прямо на пол, потом выхватывает из-под подушки меховую оленью рубаху, быстро надевает ее и, помогая себе зубами, завязывает тесемки на рукавах.

Вот сейчас, через несколько минут, он уйдет, и кто знает, когда он вернется, какие ждут его приключения и опасности.

Мне вдруг становится жалко его и хочется сделать ему что-нибудь приятное. Я выскакиваю из комнаты, выбегаю на улицу и мчусь с свой дом.

В комнате у меня темно и холодно. Я зажигаю свет, быстро оглядываю стол, шкафик, стены, — ищу, высматриваю, что бы подарить Боре Аиневу на прощанье. Банку лыжной мази? Охотничий нож? Бинокль? Нет, это все у него есть. Надо что-нибудь другое. На столе лежит новая, чистая записная книжка. Я хватаю книжку и выбегаю из дома.

Когда я снова влетаю к Боре, он уже совсем готов. На нем длинная коричневая норвежская непродуваемая рубаха с капюшоном, подпоясанная широким поясом. На поясе висят большой нож и патронташ. На ногах у Бори расшитые разноцветными сукнами оленьи, выше колен, пимы, спереди на груди болтаются на тесемке огромные косматые собачьи рукавицы, на боку — термос.

— Вот, Борька, — говорю я, протягивая ему книжку, — это тебе. Возьми. Будешь вести дневник. Ладно?

Боря берет книжку, рассматривает ее, книжка ему нравится. Он бережно кладет ее в боковой карман рубахи, тщательно застегивает карман.

— Ну, спасибо, — говорит он, — буду вести дневник.

Он протягивает мне руку, и я пожимаю ее. Вместе мы выходим из комнаты и идем в кают-компанию.

Здесь уже собралась вся зимовка.

За столом под лампой сидит Ромашников, а вокруг него, склонившись над столом и что-то рассматривая, сидят Наумыч, Горбовский, Редкозубов, Леня Соболев.

Горбовский и Редкозубов одеты так же, как и Боря Линев. Они сидят в шапках, перепоясанные ремнями термосов и полевых сумок. На столе перед ними лежат рукавицы.

Сзади, заглядывая на стол через их головы, теснятся Савранский, Гриша Быстров, Стучинский, Костя Иваненко. Радист Рино и Вася Гуткин стоят у стола и тоже что-то внимательно разглядывают. Даже повар Арсентьич и тот выполз из кухни и, прислонившись к дверному косяку, слушает, что говорит Ромашников.

Только Сморж и Стремоухов сидят в стороне, в углу, и молча пьют чай с вареньем.

— Циклон, — важным профессорским голосом говорит Ромашников, — очевидно, надвигается вот в этом направлении, от берегов Гренландии.

Перед Ромашниковым на столе разложена синоптическая карта, вся исчерченная какими-то синими и красными стрелками, извилистыми линиями, концентрическими кругами. Ромашников показывает по этой карте, откуда надвигается циклон.

— Последние метеорологические данные, только что полученные нами с Новой Земли, — продолжает он, — заставляют думать, что наш архипелаг тоже будет захвачен циклоном. Барометрическая тенденция.

— Стоп, стоп, стоп, — говорит Наумыч, трогая Ромашникова за руку. — Ваш доклад мы переносим на завтра. Сейчас, пожалуйста, расскажите нам, только покороче, что за погода будет завтра и вообще в ближайшие дни. Нам некогда. Время позднее, уже пятый час.