На краю света

Мэри не знала, что и подумать. После того их разговора, в Лондоне, она могла ожидать чего-то подобного. Джим был вольной душой, вернее, мечтал ею быть. Дети плохо с этим сочетаются. Но семья и отношения – разные вещи. Она сказала себе, что все это ничего не меняет в перспективе того, что их отношения станут смыслом его жизни.

– Мне кажется, это нормально.

– Ну, если ты что-то и скрываешь, то у тебя хорошо получается, – ухмыльнулся Джим. Он обхватил ее обеими руками за талию. – А может, это я с тобой такой хороший. По крайней мере, с тобой мне хочется быть лучше.

И прежде чем она успела возразить, он притянул ее к себе. Он был настойчив, его ищущий, жадный язык проник в нее. На минуту все вокруг исчезло. Только Джим, Мэри и его теплые губы на ее губах. А затем откуда-то сзади раздался свист в сопровождении топота трех десятков ног.

Она попыталась вырваться, но Джим удержал ее, сцепив руки у нее за спиной.

– Мне ничуть не стыдно, что я тебя люблю. И никогда не будет.

– 11 – 2005

Мэри была настолько ослеплена счастьем, что перепутала дорогу к пабу. Дважды. Джим тоже любит ее. Она, конечно, догадывалась, но услышать это от него самого – совершенно другое дело. Это значило для нее больше, чем любое иное проявление их отношений. Это значило, что у них есть будущее.

Всю прошлую неделю, играя в дом, было почти невозможно не представлять себе, каково было бы каждое утро просыпаться с Джимом, видеть его лицо рядом на подушке, прижиматься к нему, ожидая, пока вскипит чайник. Она могла вообразить, как через десять, через двадцать лет, они приедут сюда, в Портраш, на годовщину. Может быть, они даже снова остановятся в этом убогом коттедже, если он доживет до этого времени.

– Я так понимаю, ты не хочешь ради новостей сесть поближе? – спросил Джим, когда они вошли в паб. На экране телевизора какой-то ведущий в строгом костюме, преисполненный собственной важности, нетерпеливо постукивал по столу ручкой в ожидании ответа своего неторопливого собеседника. Какой-то мужик за барной стойкой широко зевнул, зевок в процессе перешел в отрыжку. – А ведь так увлекательно, – добавил он.

– Тише ты, – Мэри хлопнула его по руке. – Иди займи нам место. Самые лучшие там, позади.

Мэри была здесь больше двадцати лет назад, малышкой, едва достающей Да до пояса. Мама тогда была беременна Гэвином, так что на те выходные они ездили вчетвером и жили в крошечной однокомнатной квартирке позади станции. Понятно, что в какой-то момент для мамы, раздутой, как воздушный шар, и уставшей от постоянных пререканий с Мэри и Терри, все это стало уже чересчур. Она потребовала, чтобы ее на два часа оставили одну, и вытолкала их всех на улицу, хотя вряд ли она имела в виду, чтобы они пошли в паб.

Да купил каждому из них по полпинты содовой с лимоном, и у них был пакет чипсов на всех. Фольга порвалась посередине, и были видны все крошки внутри пакета. Обычно Мэри не забывала проследить, чтобы чипсы были поделены на всех поровну. Терри всегда был жадиной, с самого момента появления из материнской утробы – он и тогда весил больше четырех килограммов, а его маленькие ручки были на удивление загребущими. Но в тот день она была так заворожена, что даже не думала о чипсах.

Ее большие детские глаза не могли оторваться от стен в дальней комнате, каждый сантиметр которых был покрыт картами. От пола до потолка, лист за листом, большие топографические сетки накладывались одна на другую, создавая самые впечатляющие обои, которые она только видела. Географически места не были расположены по порядку, скорее наоборот, – где-то под ее левой коленкой Лидс переходил в Файф, который, в свою очередь, приподнимался там, где черная точка размером с булавочную головку обозначала Белфаст. Мэри водила пальчиком по сетке розовых и желтых вен, которые вели в города и из них, перескакивая через бледно-зеленые поля и бледно-голубые полосы, обозначавшие реки.

До этого география была для нее просто предметом в ее школьном расписании. Не самым важным, скорее, таким промежутком на несколько часов перед долгими летними каникулами, когда все остальные важные предметы вроде математики, науки и правописания были закончены. География была сухой и конкретной. Все, что Мэри удалось усвоить из этих торопливых уроков, это что у каждого человека было свое место в атласе. Свое определенное место. И чистым везением определялось, откуда ты, и, главное, повезет ли тебе оказаться где-либо еще.

Но тут? Это было что-то совершенно другое. Впервые за свои семь с половиной лет жизни Мэри действительно поняла, что мир продолжался за пределами Белфаста и что он был совсем не таким недосягаемым, как ей говорили раньше. Спустя долгие годы после этого она время от времени вспоминала эту комнату карт. Если бы все было так просто, как вырезать карту и сделать что-то другое – лоскутный ковер возможностей, – тогда, может быть, ее горизонты не были бы такими застывшими, как ей казалось.