Читаем На краю света. Подписаренок полностью

О всем этом думал я, пока лез с Финогеновой хоругвью из сеней на подволоку, а оттуда через дыру у печной трубы на крышу нашей избы. Пока я влезал таким путем на наш дом, тройка с колокольцами уехала от Сычевых обратно на земскую. От этого мне стало даже как-то спокойнее. Все-таки не на глазах у чужих людей буду махать Финогеновой рубахой.

Наконец я крепко устроился на самом коньке крыши и стал изо всех сил размахивать своей хоругвью. Махал я Финогену, махал, а сам все смотрел в его сторону и ждал, не подаст ли он мне какой-нибудь знак со своей полоски на горе. Но никаких знаков Финоген не подавал. Тогда я крепко воткнул свой шест на самом верху между тесинами, расправил на нем как следует эту кашемировую рубаху, чтобы она лучше была видна Финогену с его пашни, и спустился вниз немного отдохнуть.

Но внизу мне, конечно, не сиделось. Какой уж тут отдых, когда случилась такая беда. Того и гляди, подкатит тройка к Сычевым за Финогеном… Может, даже с урядником. Теперь все можно ждать. И я снова влез на крышу, взял там свой шест и начал изо всех сил размахивать Финогеновой рубахой. А сам все вглядывался в его пашню на стрелке за Барсуковым логом.

— Ты что там делаешь, сукин сын?! — услышал я вдруг снизу чей-то сердитый окрик. — А ну-ка, слезай оттуда!


Я взглянул вниз и обмер. В улице, около нашей избы, стояло несколько человек. Они смотрели на меня снизу и о чем-то говорили между собою. Собственно, говорил один из них — седой человек среднего роста в зеленом мундире с золотыми пуговицами, в картузе с кокардой. Сзади него стояло два человека в черных мундирах с погонами, в форменных картузах с кокардами и при саблях. А потом еще один человек в серой тужурке, в простом картузе, в сапогах. В стороне стояли тетка Софья, Ониска и несколько испуганных ребятишек.

«Сам пристав стоит с урядниками, — мелькнуло у меня в голове. — К себе меня требует».

Тут от страха все во мне похолодело. Но все-таки я сообразил крепко воткнуть свой шест с кашемировой рубахой в щель между тесинами и только после того спустился с крыши.

— Ну-ка, подходи сюда, — услышал я сердитый голос пристава. — Ты что это там на крыше красным флагом машешь?

С перепугу я ничего не отвечал на этот вопрос и виновато стоял, глотая слюну.

— Протокол надо составить, господин пристав, — сказал один из урядников.

— Ты что же это на избе красный флаг вывесил? — снова спросил меня пристав.

— Это он Финогена махает. Старосту нашего, — пришла мне на помощь тетка Софья.

— Это я Финогена махаю, чтобы он скорее сюда ехал, — робко сказал я. — Во-о-н он на той полоске на горе за деревней жнет.

— Сигналил, значит?

— Сигналил.

— Слушай, заседатель, — обратился тут пристав к человеку в серой тужурке, — распустили вы всех в волости. Старосты в деревне нет. Писаря нет. Сотского, десятского — и тех нет. Сборня пустая… Что это, по-твоему, порядок?

— Так страда ведь, господин пристав. Жнут все.

— А это как по-твоему, — продолжал пристав, — махать красным флагом на всю деревню? Ты хоть немного соображаешь, чем это пахнет?

— Протокол надо составить, — вставил опять тот же урядник.

— На кого? — отмахнулся от него пристав. — На парнишку этого, что ли?

— На старосту, господин пристав. На сотского, на десятского. В деревне вывешены красные флаги, а они спокойно прохлаждаются на пашне.

— Думать надо, Чернов, прежде чем говорить. Не видишь разве, что они по дурости и только на одной избенке вывесили эту тряпку… Сейчас же убери ее с глаз долой! — сказал пристав заседателю. — Давай, давай! Хоть сам лезь на крышу или сажай туда кого-нибудь.

Тут заседатель взял меня за руку и подвел к заплоту около нашей избы. Потом ловко, одним махом, влез на него, подал мне сверху руку и вздернул меня к себе. С заплота он подсадил меня уж на нашу крышу. А дальше я сам влез по скату крыши наверх — на самый охлупень, вытащил свой шест с Финогеновой рубахой из щели и через подволоку спустился вниз. Шест с рубахой я на всякий случай спрятал в казенке.

Пока я лазал на крышу да прятал свою хоругвь, прискакал на своем Рыжке Финоген. Он слез с коня и подошел прямо к начальству.

— Вот и староста объявился, господин пристав, — сказал заседатель.

Пристав в упор уставился на Финогена. Тот стоял перед ним огромный, потный, с всклокоченными волосами, с большой рыжей бородой, в холщовой расстегнутой рубахе, без пояса.

— Ты староста? — строго спросил пристав.

— По другому году состою, — ответил Финоген.

— Фамилия как? Имя?

— Финоген Головаченков.

— Ты что же это, Финоген Головаченков? Каким местом думаешь? У тебя в деревне красные флаги вывешивают!

— Это моя кашемировая рубаха, ваше благородие. Это я попросил парня вывесить ее, если кто приедет из волости. Я уж второй день посматриваю сюда со своей пашни. Вон там, на горе. Как, думаю, он вывесит мою рубаху, так я сразу верхом на рысях и махну сюды. Калбыть не опоздал.

Перейти на страницу:

Все книги серии Память

Лед и пепел
Лед и пепел

Имя Валентина Ивановича Аккуратова — заслуженного штурмана СССР, главного штурмана Полярной авиации — хорошо известно в нашей стране. Он автор научных и художественно-документальных книг об Арктике: «История ложных меридианов», «Покоренная Арктика», «Право на риск». Интерес читателей к его книгам не случаен — автор был одним из тех, кто обживал первые арктические станции, совершал перелеты к Северному полюсу, открывал «полюс недоступности» — самый удаленный от суши район Северного Ледовитого океана. В своих воспоминаниях В. И. Аккуратов рассказывает о последнем предвоенном рекорде наших полярных асов — открытии «полюса недоступности» экипажем СССР — Н-169 под командованием И. И. Черевичного, о первом коммерческом полете экипажа через Арктику в США, об участии в боевых операциях летчиков Полярной авиации в годы Великой Отечественной войны.

Валентин Иванович Аккуратов

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука