На краю света. Подписаренок

— А вас, ратников, ведь обучать еще надо, — говорил он Тихону. — Ведь не поставишь, к примеру, тебя сразу на часы. Какой ты часовой, когда и из дробовика-то стрелять не умеешь. А потом, что тебе беспокоиться? Ведь тебе уж перевалило за сорок три года. А ратников старше сорока трех лет не берут. Это я уж точно знаю. Ведь все время около начальства верчусь.

Доводы Липата, видимо, мало действовали на Тихона, и он продолжал плакаться на то, что на этот раз ему все равно не миновать мобилизации. А мобилизацию эту надо ждать со дня на день, потому как Иван Акентич опять чуть не каждый день заглядывает в свой окованный ящик и проверяет в нем красные пакеты. А эти красные пакеты — дело известное. Как развезут их нарочные по волости, так и начнется светопреставление — сплошной рев да плач. Последних мужиков угонят. Хоть бы с хлебом дали управиться, как-нибудь собрать эти злыдни, которые уцелели от засухи.

Потом Тихон с Липатом перешли к разговору о нынешнем урожае. Хлеб после дождиков, благодаренье богу, немного выправился. И травенка понаросла. Так что и сенишка все понемногу понакосили. Зиму как-нибудь продержаться можно. Ну а с весны там уж как бог велит… В общем, все бы ничего, если бы не эта война. Она всех доведет до ручки. И народ уж обессилел, и государство скоро прахом пойдет.

Так в жалобах на недород да на войну мы доехали до Новоселовой, задержавшись дольше обычного на комском перевозе. Попутчиков по ту сторону на этот раз не было, и мы с Липатом и Тихоном здорово упарились крутить проклятое паромное колесо.

В Новоселовой я, не заходя к родственникам, сразу же заявился в знакомый мне флигель, в канцелярию крестьянского начальника. Студент встретил меня приветливо и объяснил, что на этот раз вызвал меня по особому делу. В Новоселовой при волостном правлении имеется большой архив. Больше чем за сто лет. И приехал из Красноярска один ученый человек поработать в этом архиве. И ему надо будет кое в чем помочь.

— Пойдем в волостное правление. Он, наверное, уж там.

Студент замкнул свой флигель, занес ключи на квартиру крестьянского начальника, и мы отправились в волостное правление. Поднялись на галерею, соединяющую два дома, в которых помещается волостное правление. Здесь студент оставил меня одного и прошел в правый дом узнать, где находится сейчас приехавший из Красноярска ученый человек.

Я остался ждать встречи с этим человеком. Я, конечно, немного побаивался, так как никогда не видел еще ученых людей. Ученый человек, да еще из Красноярска… Кто его знает, что он за человек и зачем черт принес его сюда, в новоселовский архив. И, главное, как я буду ему помогать? Не нашел себе другого архива для работы.

Кроме того, меня подавляло и здание Новоселовского волостного правления, и люди, которые в нем находились. Это действительно волостное правление, а не простой деревенский крестовый домишко, как у нас в Коме. На галерею все время поднимались и проходили в левую половину мужики, какие-то сердитые, чем-то недовольные. Кроме меня, здесь стояли еще люди, одетые по-городскому, тоже чем-то недовольные. А потом из правой половины в левую с независимым видом прошел какой-то человек. Он мимоходом бросил людям на галерее несколько слов. Может, это заседатель новоселовский, а может, и сам старшина. А потом из левой половины вышел красивый молодой человек в пиджаке, в рубашке с галстуком и в брюках навыпуску. Он насвистывал какую-то песню и, не обращая на нас внимания, прошел на правую половину волости.

Через некоторое время оттуда вышел мой студент.

— Ну, пойдем знакомиться с Кузьмой Кузьмичом. Он здесь, в архиве.

Сначала мы вошли в большую комнату, предназначенную, видимо, для сторожей и ходоков. В ней стоял в углу большой стол и имелась плита. Слева виднелись две камеры для арестантов. В общем, все было как у нас в Коме, но только получше, подобротнее. У нас, например, двери у арестантских камер были сколочены из простых досок и сделаны с окошечками, в которые были вставлены тоненькие железные прутья. А тут двери были обиты листовым железом, а в окошечки вставлены толстые железины.

Кроме того, здесь была еще одна дверь, через которую мы вошли в большой коридор, и только через него попали в новоселовский волостной архив. Этот архив занимал всю вторую половину дома. Он был весь уставлен полками, забитыми перевязанными пачками дел. В архиве было прохладно, пахло пылью, сыромятной кожей и мышами, которые, видимо, где-то здесь обосновались на жительство. Два окна, выходящие на улицу, были настежь раскрыты, и около них за большим, грубо сколоченным столом сидел человек, которого студент называл Кузьмой Кузьмичом. По одежде он ничем не отличался от нашего Ивана Иннокентиевича. Был в таком же пиджаке с жилеткой, в длинных брюках навыпуску. Так же, как у Евтихиева, у него имелась небольшая козлиная бороденка. Но только, в отличие от Евтихиева, он был сухопарый и носил на носу большие золотые очки. Увидев нас, он встал из-за стола и пошел к нам навстречу.