Где-то в отдалении мелькает знакомая фигура. Человек все ближе и ближе. Он оборачивается, приветливо и одобрительно улыбаясь, машет мне рукой… Да ведь это дядя Миша! Вслед за ним идут другие, незнакомые и вместе с тем похожие на него, их все больше и больше… С веселой яростью шагают отчаянные, все умеющие парни с лицом Антона; за ними, упрямо сжав губы, шаг в шаг, идут вереницы девушек, почему-то похожих на Дашу Куломзину, а следом, в подбежку, чтобы не отстать, торопится белоголовая россыпь ребятишек… И такой веселый гром людских голосов, работы и песен врывается в окостенелую немоту черни, что даже далекие белки становятся на цыпочки, а небо удивленно приподнимается и нестерпимо голубеет…
И Катеринка и все говорят, что я переменился. Отец находит, что я вытянулся и подрос, а мать думает, что я просто похудел от болезни. Но я-то знаю, что дело вовсе не в болезни и не в том, что я стал немного выше ростом. После болезни я много и пристально думаю обо всем и мало-помалу начинаю понимать, что я и все мы словно приподняли головы и заглянули в такую манящую даль, что уже никогда не опустим глаз.
И теперь мне уже непонятно, как могли мы мечтать о том, чтобы уехать отсюда. Да разве есть где-нибудь еще такая тайга, такие голубые горы, прозрачные, как небо, озера и такие люди?! Разве кто-нибудь сможет их заменить, вытеснить из моего сердца?!. Нет, никуда я отсюда не уеду, а если поеду учиться, то потом обязательно вернусь сюда же!..
Все с большей нежностью я вспоминаю дядю Мишу, подтолкнувшего нас на тропку, которая, как ручей, впадающий в реку, ведет на широкую дорогу. Где-то он сейчас, насмешливый и сердитый дядя Миша, и как жаль, что он не знает о переменах, происшедших у нас!
Однажды Генька заходит за мной, и, несмотря на протесты матери, которая думает, что я еще слаб, и рада бы меня вовсе не выпускать из дому, мы идем в избу-читаельню, так как Антон привез лектора.
Лекции у нас были уже четыре раза, и мы не пропускали ни одной. Да, пожалуй, и никто не пропускал: изба-читальня всегда переполнена.
Лектор, сидевший за столом — человек в полосатом пиджаке и в очках, — разговаривал с Антоном и Иваном Потаповичем. Когда все расселись, Иван Потапович постучал карандашом по столу.
— Товарищи, — сказал он, — к нам приехал лектор, который сейчас расскажет про то, какие есть звезды на небе и другие планеты.
Лектор встал, одернул пиджак, приготавливаясь говорить. Но тут со своего места поднялся дед Савва. Он не пропускает ни одной лекции, ни собрания и всегда садится в первом ряду, вместе с нами, чтобы лучше слышать.
— Извиняюсь, дорогой товарищ! — сказал дед Савва. — А насчет чего другого ты не можешь?
Все притихли в смятенном ожидании скандала. Антон встревоженно приподнялся, но его остановил Иван Потапович.
— Ты что, дядя Савва, угорел или хватил сегодня?
— А ты меня не срами, дай слово сказать… — огрызнулся дед. — Я к тому говорю, граждане, — сказал он, поворачиваясь к настороженно выжидающим слушателям, — что вот я который раз эти лекции слухаю — и все про планеты и звезды… Или нас всех опосля в звездочеты определят, чтобы бесперестанку, задрав бороды, в небо глядели?
Сидевшие впереди сдерживали улыбки, но сзади громко и откровенно засмеялись. Дед говорил правду: как-то так получалось, что приезжавшие раньше лекторы, словно сговорившись, рассказывали об одном и том же — о происхождении мира и о жизни на других планетах.
Лектор смутился, покраснел, но тоже засмеялся.
— Я ведь не знал, — сказал он, — что у вас такие специалисты по астрономии…
— Это, однако, некультурно получается, дядя Савва, — опять вмешался Иван Потапович.
— Да не мешай ты мне, Иван! Ты свое потом скажешь, — упрямо насупился дед. — Ты, дорогой товарищ, — обратился он к лектору, — не прими это в обиду и на меня, старика, не обижайся. Только нам куда любопытнее про жизнь послухать… А звезды? Шут с ними, со звездами, пущай сами светят!.. Оно конечно, если ты только про небесные дела можешь говорить — ничего не попишешь. Ну, а может, ты все-таки сначала что-нибудь про жизнь, а потом мы обратно и про звезды послухаем, мы уже привычные… Правильно я говорю, граждане? — закончил он под общий хохот.
Хохотали все: и лектор, и Антон, и даже Иван Потапович, хотя он и старался сохранить серьезный вид.
— О чем же вам рассказать? — спросил лектор, когда все отсмеялись.
— А я так скажу, — снова поднялся Савва. — Возьмем, к примеру, нашу победу. Одержали мы победу неслыханную, и если была у нас такая большая победа, так, значит, достигли ее через невиданное геройство. Опять же есть у нас герои, которые люди совсем не военные, однако свое дело превзошли и достигли геройства. Вот и хочется послухать про тех героев, которые есть люди жизни удивительной.
— Раз такое дело, товарищи, — сказал Антон, — то на будущее время надо будет эту ошибку исправить. И мы постараемся ее исправить. Сейчас давайте все-таки послушаем, что расскажет товарищ лектор. Говорить так, зря, он не может и будет рассказывать по своей специальности, а насчет вашего предложения мы подумаем…