На крутой дороге

«Ах, вон кто это «воно!» — усмехнулась Надежда. Она еще не знала, где и почему «разошелся» Лебедь, но дядина ирония не удивила ее. Марко Иванович недолюбливал Лебедя. Да и не только его: старый и опытный обер-мастер почти ко всем работникам отдела технического контроля относился неприязненно. Попросту считал этот отдел лишним. И по-своему дядя был прав. Он один из тех мастеров на заводе, которые давно уже получили право на именное клеймо, и продукция с их клеймом не подлежала контролю. К тому же в ОТК часто попадали бездарности, пройдохи, которые пытались избежать трудностей и ответственности; сами разбирались в производстве плохо, а в роли контролеров чувствовали себя чуть ли не всеведущими и относились к рабочим свысока. Марко Иванович пренебрежительно называл их «трутнями». Вот почему, показалось Надежде, он и сейчас так недружелюбно отозвался о Лебеде.

А Чистогоров продолжал:

— Там, говорю, разошелся твой шеф, как на митинге! Тебя до небес превозносит!

Они только что возвратились с оперативки. И, как оказалось, на совещании инженеров, мастеров, начальников смен Лебедь поставил Надеждин метод работы в пример всем сотрудникам своего отдела. Он заявил Шафоросту, что Надежде, хорошо знакомой с производством, не обязательно выдерживать месячный срок дублера, а что ей уже можно доверить всю смену.

Надежда не ждала этого от Лебедя. После перепалки и последующей сдержанности, сухости со стороны Лебедя она скорее ждала другого: казалось, что теперь он будет придираться к каждой ее ошибке и замалчивать успехи. Поэтому его похвала, да еще на таком совещании, была приятна ей.

А после обеда Лебедь и совсем растрогал Надежду. Со времени объявления войны еще никто не доставлял ей такой радости. В обеденный перерыв он ездил домой и привез ей письмо. Узнав знакомый почерк на конверте, она готова была расцеловать Лебедя.

Надежда несколько раз принималась читать и не могла. У нее перехватывало дыхание. Строки расплывались, заволакивались туманом. Еще никогда письма Василя не были такими теплыми и нежными, проникновенными и искренними, полными горячей любви к ней. «Родная, хорошая моя…» — читала Надежда и снова прижимала к сердцу письмо и лихорадочно шептала сквозь слезы: «Родной, хороший мой…»

Мир вдруг расступился перед ней и просветлел. Радость оттого, что Василь жив, переполняла ее сердце, и в эту минуту, как и всегда бывает в таких случаях, тревога отступила. Надежда даже не подумала, что с того времени, когда писались эти строчки, минуло уже несколько дней, что за такое время на войне гибнут тысячи… Ей казалось, что Василь написал сегодня, только сейчас, и у нее было такое ощущение, будто не письмо читает, а разговаривает с Василем.

Этот маленький треугольничек — первая весточка с фронта — был для Надежды таким большим счастьем, что ей хотелось каждого остановить и с каждым поделиться своей радостью. Конечно, она сразу бы побежала к Миколе, если б он не уехал в город, и даже охотно прочла бы письмо Сашку, попадись тот на глаза, хотя в письме Василь передавал привет всем, только про Сашка будто бы забыл.

Марко Иванович еще издали заметил треугольник в руках Надежды. Бежал между горячих слитков, запыхавшись, словно боялся опоздать.

— От Васи?

— От Васи.

— Пойдем!

Он схватил Надежду за руку и потянул в свою контору.

— Клава! Сюда — никого! Ясно?

Запер дверь, уселся поудобнее на стул, зачем-то надел очки, но сразу же снял их и затаил дыхание.

— Читай!

Василя он любил еще мальчиком. А с тех пор, как Василь женился на Надежде, Марко Иванович относился к нему, как к сыну.

Надежда читала, всячески стараясь опускать интимные строчки, и невольно запиналась, потому что нелегко ей было их опускать, и еще больше волновалась, будучи не в силах удержать слезы.

— «…Сейчас двенадцатый час ночи. Только что вернулся с первого задания, как говорят у нас, с боевого крещения… Признаюсь тебе, моя… как ни странно, но еще никогда так много и так тепло не думал о тебе, как в те минуты, когда поднялся навстречу чужой эскадрилье. Даже в тот миг, когда сцепился в воздухе с «мессером»…»

Надя вдруг запнулась: в ту ночь и именно в тот час она не находила себе места. Строчки снова затуманились.

— Ну а дальше! — не терпелось Марку Ивановичу.

Превозмогая себя, Надежда продолжала:

— «Даже в тот миг, когда сцепился в воздухе с «мессером», я чувствовал себя так, будто ты была рядом со мной и я не себя, а тебя защищал. И, к счастью, победа осталась за мной… Я подсек его…»

— Кого подсек?

— Он сбил «мессера», — пояснила Надежда.

— Молодец! Так их, сынку! — И вдруг, стукнув по столу, пригрозил: — Мы вас!.. Читай.

Надежда снова пропустила немало строчек, ей как-то неловко было читать их дяде, и перешла к приветам:

— «Передай сердечный привет всем нашим друзьям и прежде всего обними и поцелуй нашего доброго дядю Марка. Передай Мико…»

— Погоди! — остановил ее Марко Иванович. — Ну-ка еще прочитай это место…