На крутой дороге

— Нет, нет! — спохватился Лебедь. — Что вы? Это даже хорошо, что вас именно сюда направили. Честное слово, хорошо!

— Но в вашем тоне я уловила какое-то опасение, — Надежда проговорила это с подчеркнутой уверенностью, пытаясь показать, что и она тоже умеет читать его мысли.

— Это правда, — сознался Лебедь. — Я сначала подумал, что вам будет здесь тяжело. Цех горячий. В конструкторском значительно легче. Но я забыл о войне.

Надежде показалось, что он придумал это только сейчас, лишь затем, чтобы оправдаться, и это задело ее самолюбие.

— Нет, скажите правду, Аркадий Семенович. Вы боитесь, что я буду вам в тягость, мол, женщина, капризы — только возись с нею.

— Надежда Михайловна…

Но Надежда, не слушая его, наслаивала:

— Нет, нет, скажите честно. Конечно, инженер я зеленый, опыта еще не имею. Однако не собираюсь быть в цехе манекеном. Вам же пока беспокоиться рано. Тут я только дублер. У вас еще будет время и возможность избавиться от меня.

— И вам не стыдно! — вспыхнул Лебедь, не зная, как отвести ее подозрение. — Разве так можно, Надежда Михайловна? Вы же меня… оскорбляете?

Глаза его еще больше округлились. Невинность и теплый упрек засветились в зрачках. Он смотрел на нее прямо, уверенно, каким-то магическим и всепобеждающим взглядом, словно пытался сразу же покорить и заставить просить прощения.

«Какой сильный у него взгляд! — отметила про себя Надежда. — Так может смотреть только очень искренний человек или утонченный пройдоха».

Но на следующий день она в самом деле почувствовала себя покоренной и едва не попросила прощения. Оказалось, что именно благодаря Лебедю она направлена в прокатный. Вначале Надежда думала, что это Лариса убедила Шафороста послать ее сюда. Но Лариса еще и не видела брата. Все сделал Лебедь. Он уговорил Шафороста направить Надежду к нему в отдел. Шафорост поддержал его, пошел к Морозову, и, хотя Надежде готовилось другое назначение, Морозов согласился: к мнению Шафороста он всегда прислушивался.

Надежда, узнав об этом, искренне пожалела о вчерашней стычке. Она поймала себя на мысли, что под впечатлением ссоры в автобусе относилась к Лебедю с предубеждением, придираясь к нему и стремясь найти в нем отрицательные черты.

В человеческих взаимоотношениях происходят иногда необъяснимые крутые повороты. Такой поворот вскоре наметился и в отношениях Надежды и Лебедя. Первые три дня работали вместе. Свои обязанности Надежда усвоила быстро. Собственно, эта работа была давно ей знакома: дядина школа сказалась и здесь. К функциям технического контроля она отнеслась по-своему: ей хотелось быть не просто контролером, который только следит за готовой продукцией и выискивает брак. Надежда вошла в контакт с бригадирами и мастерами, советовалась с ними, стараясь помочь им в разработке технологии нагревания, — и уже на третьем ее дежурстве смена добилась повышенного качества продукции.

Лебедь одобрял ее начинания. Смело доверял ей самые ответственные задания. Но все эти три дня вел себя сдержанно. После той перепалки в цехе вид его словно бы говорил: «Ну что ж, не поверила в искренность моей дружбы, так я не стану навязываться с ней». И Надежда уже жалела, что в их отношения проник холодок. А утром после третьего дежурства Надежду встретил дядя Марко. Он неожиданно обнял ее и по-отцовски приложился обветренными губами ко лбу.

— Так и надо, дочка. Молодец!

— За что это вы меня хвалите?

— За то, что молодец, — молвил Марко Иванович и кончиками обожженных пальцев важно погладил обгоревшие лохматые усы.

Этот его жест был знаком всем. Мастера, бригадиры не спрашивали, доволен ли он их работой: по этому жесту видели. Но если он сгребал усы в пригоршню — тогда берегись! Значит, тот, на кого он взглянул, уже что-то запорол, что-то сделал «на хапок». И нагорит же тогда виноватому! В работе он горяч и неистов.

— А воно, мабуть, думало, — подмигнул дядя, — что только у него в котелке варит? А у Шевчуков разве что? Глиной залепило? Ба яке!

У дяди Марка была привычка говорить намеками, и Надежда, наверное, так бы и не поняла, за что он похвалил ее и о ком так недружелюбно говорил «воно», если бы не подвернулся Чистогоров.

— Там твой шеф, Надийка, — еще издали начал Чистогоров, — так разошелся! Батюшки!