На Лиговке, у Обводного

Лежу я, закинув руки за голову, и смотрю в потолок. В голове копошится что-то о смысле жизни. Я стараюсь не поддаваться таким размышлениям. Некогда. Да и проку нет. Размышляй не размышляй… Где уж тут. Дай бог со своими текущими делами справиться. Вот, например, — не нравится мне дружба между Юркой-Солдатом и Гарькой-Христосиком. Не правится!

Зазвонил телефон.

— Начальник? — закричала взволнованным голосом Люська-диспетчер. — Давайте скорее в управление. Директор комбината вызывает.

— Что стряслось?

— Не знаю. Юрку-Солдата забрали. Только в гараж въехал, а участковый хвать его под белы ручки — и в управление. Машина так и осталась среди двора.

Люська кончила десятилетку и год работает диспетчером. Ничего работает, с умом. В людях разбирается еще не очень. А в машинах научилась. Получила права третьего класса, и хлебом не корми — дай за руль сесть, хоть по двору, да погонять машину. На шоферов покрикивает, в диспетчерской в ее дежурство ругаются только культурно, молодежь за ней прихлестывает, билетами в кино или там на спектакль в Дом культуры обеспечена навалом.

— Подожди, не тарахти, — остановил я Люську. — За что его, Юрку?

— А я знаю? Бегите скорее в управление.

Прибежал я в управление — стук, стук в дверь. А ее и кулаком не прошибешь. Дерматином обита. Приоткрыл ее, заглянул, спрашиваю: «Вызывали?» В кабинете полно народу. На меня ноль внимания. Директор за столом ходит как тигр в клетке. Рядом в кресле главный инженер, в другом развалился толстенький, с лысинкой начальник отдела труда и зарплаты. В поселке его зовут просто «Труда-и-зарплаты». Он мой внутренний враг. Шоферам зарплату режет. То расценки ему не те, то коэффициент не такой, то приписки какие-то обнаружит. Увидел меня и ехидно улыбается.

— Все великое начинается с малого, — многозначительно проговорил он. — Сначала мешок с сахаром, потом мешок с золотом. Распустились!

Тут же Горбачев в полной милицейской форме. Вдоль стенок еще кто-то из начальства, чином помельче. Все в кабинете залито красным светом. Окна на вечернюю зарю. Вот она и подкрасила все в жутковатый, пожарный цвет. Даже облачко табачного дыма розовым отсвечивает. Между прочим, курить в своем кабинете директор не разрешал. Это, говорит, мое рабочее место. Вас много, вы меня в два счета угробите. Раком легких. А сам курил.

И тут я увидел Юрку-Солдата. Сидит в сторонке, на отдельном стуле, как на скамье подсудимых. И лицо у него не розовое, как у всех от вечерней зорьки, а зеленое. Смотрит на меня, губы трясутся, в глазах не поймешь что. «Чуяло мое сердце», — подумал я.

Брякнул телефон. Не успел раззвониться — директор схватил трубку.

— Где вы там?! Точно провалились. За смертью вас посылать! — и включил на пульте динамик.

— Докладывает начальник ремпункта, — послышался далекий голос — Отправили. Руки пришлось связать. Психует. Кусаться начал. Кавказская привычка — за кинжал хвататься.

— Короче! — перебил директор. — Что там у вас произошло?

— Так ведь кто его знает? Никто ничего не видел. Вдруг на улице пальба. Что такое? Стоит этот боец охраны и палит в воздух! Кричит: золото украли! Всех перестреляю! — Начальник ремпункта помолчал и смущенно добавил: — Ну, тут, конечно, все кто куда. Кому нужна шальная пуля? Парень пострелял-пострелял, схватился за голову да бряк на землю и катается, как в истерике. Тут наши подбежали…

— Хватит. Ясно. — Остановил его директор. — За Голубком послали? Чтоб мне его живым или мертвым! И от телефона не отходить.

Директор поерошил волосы, как человек попавший в затруднительное положение. Я ничего не понимал. Мне бы с Юркой словом перекинуться. Один на один.

— Давай-ка, парень, сознавайся, — внес предложение Труда-и-зарплаты, повернувшись к Юрке. И с угрозой добавил: — По-хорошему. Пока в тюрьму не отправили.

— Не брал я золота! — выкрикнул Юрка. — Понятия не имею.

— Ты бойца вез с баулом? — спросил директор.

— Вез.

— Где ты его посадил в машину?

— На прииске. Начальник золотой кассы посадил. Говорит, довези до управления. Самородок отправляем. Боец бросил какой-то мешок в кузов, а сам ко мне в кабину. Давай, говорит, поехали. Я и поехал. До ремпункта доехали, я в столовку пошел.

— Боец при тебе стрелял?

— Я его там не видел. Вышел из столовки — его нет, я и поехал.

Тут шевельнулся Горбачев:

— Товарищ водитель, по дороге с прииска до ремпункта вы нигде не останавливались? Скажем, на перевале или около дорожников? Может, кто-то в кузов подсаживался?

— Не останавливался, и никто не подсаживался.

— Кто-нибудь еще знал, что вы золото везете?

— Откуда я знаю, кто знал, кто не знал? Гарька-Христосик. Мы с ним вместе с прииска выехали. Он впереди, я сзади.

— Что еще за Христосик? — спросил директор и ткнул пальцем в мою сторону: — Давай-ка сюда этого Христосика.

Я взялся за трубку.

— Люся? Быстро разыскать Гарьку — и сюда, к директору.

— С машиной?

— Без машины. Да чтоб бегом.

— А что с Юркиной машиной делать? Стоит посреди двора — ни пройти, ни проехать.

— Пусть стоит. Ты мне Гарьку давай скорее.

Пока ждали Гарьку, главный инженер спросил: