На линии огня

– Не беспокойся. Патронов у нас хватит с избытком, жалеть не будем… – сощурив сонные глаза, он оглядывает юного Рафаэля и кивком показывает на него. – Этот птенчик, думаешь, годен для такого? Справится?

– Узнаю – сообщу.

Капрал осматривает гранаты на поясе у Панисо:

– «Лаффиты» нехороши для этих дел. Или не срабатывают, или убивают не фашистов, а того, кто бросает.

– Чем богаты… И на всякий случай я, прежде чем бросить, перерезаю шнур.

– Ничего себе…

– Вот именно.

– Рисковый ты малый, что тут еще скажешь…

Слышен голос одного из тех, кто стоит у бойниц. Он поднимает тревогу.

– Ну вот и они, – говорит капрал.

Подрывнику не надо высовываться, чтобы удостовериться в этом. Спокойно принимая все, что ни пошлет судьба, он снимает с плеча автомат, прислоняет его к стене. Рядом с ним, держа по бутылке в каждой руке, стоит на коленях побледневший Рафаэль. Он, как и все, слышит рев моторов, лязг гусениц, но, перехватив взгляд Панисо, выдавливает из себя улыбку.

– Слышь, дедуля… – говорит он внезапно.

– Какого тебе?..

– Перед отправкой наш комиссар толкнул пламенную речугу и сказал между прочим, что Сталин – наш отец.

– Ну и чего?

– А того, что не хотелось бы зажмуриться, не разгадав эту загадку. Сталин – наш отец, ладно. А мать кто?

Сантьяго Пардейро на другом конце улицы выглядывает из-за угла, наводит бинокль на баррикаду республиканцев.

Глаза у него мутные от усталости – прошлой ночью он спал три часа и держится на ногах только благодаря таблеткам декседрина. После недели беспрерывных боев он зарос грязью с головы до ног и отличается от своих легионеров только высокими сапогами, пистолетом на боку и звездочками младшего лейтенанта на пилотке и на левом кармане заскорузлой рубахи. Тем не менее, хотя воды не хватает, он сумел побриться и слегка вымыться с намерением сохранять достоинство офицера.

– Люди готовы, господин лейтенант.

Сержант Владимир тоже выглядит не лучшим образом – в светло-русой щетине стала заметна седина, морщины кажутся глубже, славянские глаза, воспаленные пороховым дымом, будто подернулись патиной усталости, как бывает у тех, кто подвергся длительному и тяжкому испытанию. И у него в крови гуляет стимулирующее снадобье. Когда из-за убыли в офицерах Пардейро принял командование 4-й ротой, он решил взять с собой бывшего белогвардейца и сделать его своим заместителем. Остатки 3-й роты, ужавшейся до размеров взвода и стоящей в резерве, теперь взял под начало капрал Лонжин, а легионеры из подкрепления идут в авангарде, благо у них остались опытные сержанты и капралы. Люди обстрелянные, люди боевые. Ночью неутомимый и надежный Тонэт – он с поразительным усердием по-прежнему вьется среди солдат – умудрился бесшумно провести два взвода через ближайшие дома. И сейчас, на рассвете, при поддержке минометов они открыли частый огонь по красным и ждут подхода основных сил для настоящей атаки.

Гул моторов заставляет Пардейро обернуться. Оставляя за собой клубы серого дыма, приближаются два легких германских танка, получивших прозвище «черныши». В отличие от русских Т-26, они вооружены не пушками, а спаренными пулеметами в башнях и бронированы так, что могут поддерживать пехоту интенсивным огнем, придвинувшись очень близко к позициям противника. Из открытого люка первой машины показывается голова командира в очках и черном берете: ночью Пардейро разработал с этим сержантом-канарцем план атаки. Поздоровавшись, он влезает на броню и показывает цель – надо пробиться к церкви и городской площади. От танка исходит смешанный запах разогретого двигателя, бензина, машинного масла, смазки.

– В конце улицы большая баррикада, – говорит лейтенант. – Мы начнем выдвигаться через десять минут. От дома к дому, с обеих сторон и прикрывая вас.

– У них есть противотанковые орудия, что ли? – спрашивает осторожный танкист.

– Разведка ничего не обнаружила.

Сержант морщится. Он обеспокоен и, когда говорит, глотает половину слогов.

– Если ваша пехота отстанет и мы останемся на этих улочках одни – нам крышка.

Пардейро показывает ему на две длинные цепочки фалангистов в раскрытых на груди форменных рубахах с засученными рукавами: сжимая винтовки, они сидят или стоят на коленях вдоль обеих сторон улицы, напряженно вглядываются в пустырь, по которому им предстоит наступать, когда поступит приказ.

– Будь покоен, – говорит он. – Люди у меня умелые. Кое-кого я уже рассадил по домам, а остальные пойдут следом за вами, как приклеенные. – Спрыгнув на землю, он подносит руку к пилотке. – Желаю удачи.

– Спасибо.

Танкист, козырнув, скрывается в люке, захлопывает крышку. Пардейро подходит к сержанту Владимиру:

– Сейчас пойдем… Скомандуй примкнуть штыки.