Через пятнадцать минут обе девушки, с пистолетами ТТ и тремя запасными обоймами у пояса, взваливают на плечи ранцы с двумя полевыми телефонами и двумя катушками провода в километр длиной. Каждая весит девять килограммов, остальное – еще десять, и лямки немилосердно впиваются в плечи Пато, которая несет еще флягу и набор инструментов. С такой кладью особенно не побегаешь, думает она, однако делать нечего. Выбирать не приходится, тем более что ее к этому готовили.
Связистки, собравшись в путь, выходят в патио. Там их ждет сержант Экспосито в сопровождении бородатого и тощего солдата: из-под пилотки без кисточки смотрят живые глаза. На ногах у него альпаргаты, за плечом карабин «дестройер», на груди выцветшего синего комбинезона – старинные патронташи. За ухом – наполовину выкуренная сигарета, на рукаве – темно-лиловая повязка, какую носят связные при штабе.
– Это Минго, наш провожатый, – представляет его Экспосито.
Тот вяло поднимает к пилотке полуразжатый кулак. Пато с удивлением замечает в руках Экспосито автомат, а за поясом – два запасных магазина. Черный платок, которым она повязала голову, подчеркивает резко очерченные, сухие черты сурового лица.
– Ты сказала «наш»?
Сержант снимает с нее ранец и навьючивает его на себя:
– Я тоже иду.
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, они пускаются в путь вдоль телефонного кабеля, который кое-где висит на столбах и деревьях, а кое-где стелется по земле. Первым идет Минго, за ним – Пато и Валенсианка, а замыкающей – сержант. Пока Аринера не осталась позади, Пато вертела головой в надежде встретить капитана Баскуньяну, но видела лишь раненых, которых продолжают доставлять под брезентовый навес, и солдат, которые копают траншеи и наполняют землей мешки. Нехороший признак.
Из городка, который они обходят стороной, по-прежнему доносится шум боя – трещат ружейные выстрелы, гремят разрывы мин и гранат. Время от времени синее безоблачное небо полосуют снаряды, пущенные из Вертисе-Кампы: они рвутся на неприятельских позициях – на кладбище и на восточной высоте. Не бездействует и франкистская артиллерия: она бьет по западной высоте и по окрестностям реки или по батареям красных.
Пройдя сколько-то, Минго останавливается и внимательно оглядывается по сторонам. Достает из-за уха окурок, а из кармана зажигалку, высекает огонь, обстоятельно раскуривает. Три женщины стоят рядом.
– Что такое? – спрашивает Экспосито.
Солдат пожимает плечами, выпуская дым разом из полуоткрытого рта и из ноздрей.
– Дорога приведет нас прямиком к франкистам.
– Ты уже ходил здесь раньше?
– Два раза.
Пато узнает это место: неподалеку Рамбла, а в полукилометре на невысоком взгорье – кладбище с остатками белой каменной ограды и искореженными, лишенными крон кипарисами. Неделю назад, сразу после переправы, она шла здесь налаживать связь со Вторым батальоном.
– Неужели нас от франкистов ничего не отделяет?
– Надеюсь, есть что-нибудь. Наши траншеи идут вдоль Рамблы и спускаются до берега. Но все равно нам придется свернуть налево и держаться поближе к Кастельетсу.
– А кабель? – спрашивает сержант. – Мы должны идти по нему и не терять его из виду.
– Ну это уж не мое дело.
– Не твое, а наше. Обрыв может быть где-нибудь на этом участке.
Минго озабоченно смотрит налево:
– Тут вот еще что… Мы не знаем, как далеко продвинулись фашисты в городке. Видите вон те дома? И черт их знает, кто там – наши или они.
– Это вроде как играть в «семь с половиной»[59], – высказывается Валенсианка.
– И не говори. Мы в бутылочном горлышке. Остановимся – нам врежут с одной стороны, пройдем – с другой.
Экспосито очень внимательно осматривается. Потом поворачивается к солдату:
– Что ты предлагаешь?
Минго глубоко затягивается сигаретой:
– Ну если говоришь, что надо идти по кабелю, значит пойдем по кабелю. Давайте так: я пойду впереди, а вы за мной, шагах в десяти-двенадцати, так чтобы не терять меня из виду… Попробуем.
– А почему ты?
– Жалко вас.
– Жалко у пчелки… знаешь где? Почему, я спрашиваю, ты пойдешь первым?
– Потому что вы женщины. Нехорошо будет, если кому-нибудь из вас влепят пулю.
Несколько секунд Экспосито молча и пристально смотрит на него:
– Слушай-ка, ты.
– Я.
– Иди к…
Солдат растерянно моргает, мусоля окурок. Экспосито снимает с плеча автомат, взводит его и уходит вперед.
– Ох уж эти мне арапки… – говорит Минго. – Как с цепи сорвалась…
– Женщина кремневой породы, – забавляясь его растерянностью, говорит Валенсианка. – В
Минго непонимающе морщит лоб:
– Где? Чего кури?
– Ну воевала она там, значит. И там, и в других местах.
– А-а, ясно. Надо же, какие словечки знают нынешние барышни…
– Товарищи.
– Ладно, будь по-твоему.