На линии огня

– Да не разглядеть отсюда, – говорит Горгель.

Капрал со вздохом глядит на солнце, потом досылает патрон в ствол и оборачивается к Горгелю и мавру:

– Давайте-ка прикажем остановиться. Если не послушаются или будут дурака валять – стреляйте.

Оба, взяв винтовки наперевес, следуют за ним. Беглецы меж тем скрылись в кустарнике. Может быть, заметили приближение солдат и спрятались, не зная, на кого нарвались. Когда до них остается шагов двадцать, капрал знаком приказывает мавру и Горгелю остановиться. Потом вскидывает винтовку и наводит ее на кустарник:

– Эй вы, а ну покажись. Выходи по одному.

Молчание.

– Бросайте оружие, руки вверх и выходите, а не то будем стрелять. Считаю до трех. Раз!.. Два!..

Из кустов появляются три безоружных человека с поднятыми руками. Все трое молоды, волосы всклокочены, одежда в грязи, на ногах – альпаргаты. Один – в синем комбинезоне, на двух других – причудливая смесь армейского обмундирования и гражданской одежды. Все трое трясутся, как в приступе малярии.

– Подойдите! Медленно! Руки не опускать.

Они покорно подчиняются. От страха мутнеют глаза, глядящие в дула нацеленных на них винтовок.

– Кто вы? – спрашивает один.

– Вопросы здесь я задаю! – обрывает капрал. – Откуда идете?

Они показывают назад – на берег, выше по реке.

– Из города.

– А куда пробирались?

Они переглядываются в испуге. Парень в комбинезоне очень внимательно всматривается в тех, кто взял их в плен – чем вооружены, во что одеты. Останавливает взгляд на Селимане и, признав в нем мавра, немного успокаивается.

– Вы националисты?

– Я спросил: куда пробирались?

Солдат, не в силах решиться, судорожно сглатывает. Потом, будто сказав про себя «была не была», отвечает:

– Хотели перебежать на вашу сторону.

– А винтовки ваши где?

– Бросили.

– Если ваши поймают без оружия да с намерением перейти к врагу, расстреляют моментально.

– Знаю. Потому мы и спрятались, когда вас увидели.

– А как узнали, что мы не красные?

Парень показывает на Селимана, который закинул винтовку за спину и деловито обшаривает карманы пленных.

– Из-за него, наверное.

– А у красных, что ли, мавров нет?

– Нет, насколько я знаю.

– Ну что ж, повезло вам, дуралеям… Мы националисты, сражаемся за Испанию. Откуда будете?

– Я из Кастельона, а эти двое из Мурсии.

– А попить не дадите? – спрашивает другой республиканец.

– Дадим чуть погодя, – отвечает капрал, поглядев на мавра. – Документы у кого-нибудь из них имеются?

Тот качает головой:

– Никаких. Только письма и карточки…

Парень в комбинезоне показывает на заросли:

– Мы их порвали, как вас увидели.

– Давно вас призвали?

– Меньше месяца. Но мы с самого начала хотели перейти на вашу сторону.

– Это ты расскажешь, когда вас допрашивать будут.

Селиман тем временем, присев на корточки, раскладывает на земле добычу: полупустую пачку сигарет, бумажники с фотографиями, замусоленные – видно, что их часто читали, – письма, республиканские купюры, две зажигалки, краюху черствого хлеба, книжечку бумаги для самокруток, наручные часы, ножичек, золотое кольцо. Как нечто само собой разумеющееся, делит сигареты между Горгелем и капралом, а остальное прячет в карман.

– Ну как там у вас дела? – спрашивает капрал.

– Да хреново… Потери большие, а за спиной река. Гонят нас на убой. А мы ведь из береговой обороны. Нас привезли обманом, толком не одели, не вооружили, а всего ученья было – на плацу. Мы только два дня назад и выстрелили-то впервые.

Капрал поворачивается к Горгелю и Селиману:

– Отведете их в тыл, сдадите там под расписку – и сразу же назад.

С винтовками за плечом, оба, расслабившись, конвоируют перебежчиков к шоссе. Чем дальше от линии фронта, тем веселей делаются франкисты – они даже перешучиваются между собой. Вскоре доходят до шоссе и шагают по нему еще полкилометра, оставляя позади два КПП, а потом огибают каменистое урочище, где двое суток назад отбивали атаку республиканских танков, – противотанковые орудия, закамуфлированные ветками, и сейчас стоят там – и входят в перелесок, полный солдат.

Тянет дымком. Среди палаток, грузовиков и мулов стоит полевая кухня, к которой выстроилась длинная очередь солдат с алюминиевыми мисками, меж тем как уже получившие свою порцию, присев на землю, скребут их ложками. Что твой птичий двор, думает Горгель, в котором проснулся аппетит.

Пехотный лейтенант, сидящий перед палаткой, ограничивается тем, что равнодушно осведомляется:

– Перебежчики или пленные?

– Говорят, шли к нам.

Наскоро опросив республиканцев, лейтенант пишет расписку:

– Держи. И отведи их вон туда, назад, к сержанту Мартинесу.

И окончательно теряет к ним интерес. Горгель и мавр ведут республиканцев, уточняя у встречных маршрут, и наконец оказываются у окруженного рожковыми деревьями оврага, где под охраной нескольких солдат сидят человек сто – они разделены на две группы. Мартинесу – лет сорок, он курчавый, небритый, с грубыми руками и неприятным выражением лица.

– Если перебежчики – давай к этим, вон туда, – и он показывает на ту кучку, где людей поменьше: их единственная привилегия в том, что сидят они не на солнцепеке, а в тени.