Из ствола пушки вылетает язык пламени, а сама она подпрыгивает на пядь от земли: корпус переднего танка охватывает огромная вспышка, и он замирает. Артиллеристы радостно вопят, ликующие крики проносятся и вдоль всей линии обороны, но тотчас с новой силой разгорается перестрелка: остальные танки поливают беглым огнем стены Аринеры, ограду, мешки с песком, и стальной щит пушки позванивает под этим градом. Прислуга укрывается за ним, Пато бросается наземь, слыша, как гудят над головой тяжелые пули, меж тем как залпы крупнокалиберных минометов обрушиваются на брустверы траншей.
Снова – дым и пыль. Тучи. Пато, пригнув голову, на четвереньках отползает назад – ранец и катушка пригибают ее к земле – и бежит к Экспосито. Та закрыла бакелитовую крышку телефонного аппарата и сматывает провод, но когда Пато делает попытку помочь ей, вдруг останавливается, тускло смотрит на него, а потом, чуть поколебавшись, выпускает из рук.
– Ну его к черту, – вяло произносит она.
И, ухватив автомат за ствол, точным ударом о каменный столб ломает приклад пополам, а обломки бросает на землю.
– Пошли.
Повесив на плечо ящик с телефоном, она уходит прочь. Пато чувствует, как посасывает под ложечкой, как слабеют колени, – опустошительная смесь разочарования, апатии, страха. Опомнившись наконец, она прилаживает ранец, вынимает затвор карабина, а его – ломает. Потом зашвыривает затвор как можно дальше и догоняет сержанта.
Обе торопливо шагают к реке. Дорога завалена всем, что бросили бегущие солдаты, – опрокинутая машина, истоптанная грязная одежда, окровавленные бинты, фляги, пустые обоймы, оружие, открытый ранец, все содержимое которого вывалено на землю. Возле угодившего в овраг танка Т-26 с перебитой гусеницей валяется дохлый мул, а рядом разорванные на куски тела двух раненых, которых везли на конных носилках, – как видно, всех накрыло авиабомбой. В нескольких шагах – ничком лежит убитый ездовой: затылок и спину ему сплошной черной массой облепили мухи.
На обочине, прислонившись к дереву, сидит какой-то человек. На миг Пато кажется, что это капитан Баскуньяна, и она с заколотившимся сердцем подходит ближе. Но нет, обозналась. Это солдат средних лет, со спутанными, давно немытыми волосами, сквозь дыры в альпаргатах виднеются черные от грязи ступни. Лицо покрыто голубоватой окопной щетиной. Рядом прислонена к дереву винтовка с примкнутым штыком. Он курит и сидит совершенно неподвижно, и Пато, подойдя вплотную, понимает почему – солдат ранен в бок, и рубаха задубела от засохшей крови.
– Чем помочь, товарищ?
Солдат как-то рассеянно поднимает на нее глаза – не шевелясь и не отвечая – и механически подносит к губам окурок. Он не то утомлен, не то ко всему безразличен, а может быть, и то и другое. И наконец, словно рассмотрев ее как следует, очень медленно качает головой.
Пато смотрит на него в растерянности, не зная, как поступить. Потом, как будто подчинившись подспудному и сильному побуждению, резко поворачивается к нему спиной и торопливо догоняет сержанта Экспосито, которая уходит не оглядываясь.
Вот это и есть поражение, думает Пато.
Итак, это и есть поражение.
Победа – это то, говорит себе Сантьяго Пардейро, который вместе со своими людьми, пригибаясь, идет вслед за танками, что можно почти потрогать руками. Это уверенность в своих силах, которая в итоге воздействует на побежденных; это почти физическое облегчение, которое после всех перипетий и неопределенности боя ты испытываешь, видя, как враг в беспорядке отступает под плотным огнем, а потом бежит, спасая свою шкуру. Это ощущение своего свирепого всемогущества, смыкающегося с утоленной жаждой мести.
И если есть такое мгновение, когда младшему лейтенанту совсем не хочется умирать, то вот оно, когда так близок финал. И потому Пардейро действует осторожно, чего не замечалось за ним раньше, и время от времени оглядывается на своих людей, чтобы убедиться, что они следуют его примеру; следит, чтобы бронированная корма танка, который, оставляя за собой облако отработанного бензина, ползет перед ним, надежно его прикрывала. Время от времени, вторя грохоту сдвоенного пулемета MG-13, о броню позванивают пули.
Пардейро не нужно командовать. Каждый легионер и так знает, что ему делать. Прежде чем приказать примкнуть штыки, выйти из городка и двинуться на Аринеру, он выстроил неполную сотню своих уцелевших людей и кратко изложил, чего ждет от них: атаки в лоб, по фронту, при поддержке нескольких танков-«чернышей», меж тем как слева их будут прикрывать марокканские стрелки, а на правом фланге – Балерский батальон. Националистам надлежит к вечеру выйти к реке – вот ради этого они и наступают сейчас. Необходимо сломить сопротивление защитников Аринеры и расчистить путь к Эбро.