На линии огня

Капрал задыхается от бега, силы его на исходе, как и у двоих других легионеров. Они – единственные, кому удалось выбраться из «Дома Медика».

– Честь имею явиться… – еле шевеля языком, говорит он.

– А мальчишка? Мальчишка добрался до вас? – спрашивает лейтенант, вспомнив про Тонэта.

– Туда и обратно, добрался и вернулся, – от усталости голос изменяет капралу. – Он-то нас и вывел оттуда.

Ликование охватывает лейтенанта.

– Ты здесь, Тонэт? – спрашивает он, не веря своим ушам.

Из полутьмы выныривает маленькая фигурка:

– Здесь, господин лейтенант.

Часть вторая. Лоб в лоб

I

Препятствие возникает неожиданно, за поворотом дороги. Шоссе меж холмов, густо поросших обычными и каменными дубами, перекрыто рогаткой из колючей проволоки и железнодорожных шпал. Под ругань Педро, шофера-испанца, тормоза «альфы-ромео» заставляют колеса проскользить по щебню дороги.

– Спокойно, – говорит Фил Табб. – Это штурмгвардейцы.

Вивиан Шерман мгновенно приходит к тому же выводу – у Табба, корреспондента «Нью уоркера», проведшего в Испании уже два года и видевшего все на свете, глаз наметанный. И она успокаивается, потому что последние десять километров они ехали в предрассветной полутьме, и хоть в Майяльсе их уверяли, что фашистов на этом берегу нет, однако уверения – это одно, а реальность – совсем другое.

– Камеры пока не доставай, – говорит Табб.

– Я и не собираюсь, – отвечает ему Чим Лангер.

Теперь и Вивиан различает темно-синие френчи и фуражки гвардейцев – они приближаются расслабленно, не снимая винтовок. Их четверо: двое остались сидеть на обочине перед костерком, на котором греется кофейник, а двое с обеих сторон подходят к машине.

– Документики, – произносит тот, что слева.

Ему протягивают пресс-карты, путевой лист и пропуска с приколотыми к ним фотографиями, и покуда гвардеец изучает их, словоохотливый водитель Педро, усиленно жестикулируя, заводит с ним оживленную беседу, причем с такой скоростью сыплет испанскими словами, что Вивиан трудно уследить за ее ходом. Речь о машине, понимает она в конце концов. Откуда тут итальянская? – спрашивает гвардеец. В Гвадалахаре взяли, отвечает Педро. Шесть цилиндров, 68 лошадок под капотом – истинное чудо, хоть и сделана фашистами. Возила генерала – не то Фанточи, не то Каброни, что-то в этом роде. Захватили на шоссе в Сигуэнсу, когда фронт был прорван, а генерал с чемоданами и любовницей – танцовщицей фламенко, которой покровительствовал, – хотел смыться. Сволочь такая.

Второй гвардеец наклоняется, чтобы заглянуть внутрь автомобиля. Из-под козырька фуражки темные пытливые глаза, в которых любопытство борется с подозрительностью, смотрят сперва на Табба, потом на Лангера и останавливаются на Вивиан. Потом стучит в стекло костяшками пальцев, приказывая опустить.

– Англичанка?

– Американка, – отвечает Вивиан и одаривает его самой лучезарной из своих улыбок.

– А они?

– Англичане.

Это не совсем так, потому что Чим Лангер – чех. Впрочем, раз он работает на британское агентство, для простоты можно записать его в англичане.

Гвардеец кивает – все еще недоверчиво. Он средних лет, худощавое, чтобы не сказать – изможденное, лицо не брито дня два-три, из-под расстегнутого на груди френча виднеется мятая и очень грязная сорочка. Теперь он показывает на сумку, стоящую на заднем сиденье между Вивиан и Чимом.

– Откройте, товарищ.

Обращение на «вы» в Республике отменено, но для иностранцев иногда еще делают исключения. Фотограф послушно открывает баул – там две «лейки» и несколько рулончиков ленты. Взгляд гвардейца становится жестким:

– Оружие везете?

Табб оборачивается к нему с переднего сиденья.

– Нет, дружище, – на более чем приличном испанском отвечает он. – Никакого оружия. Мы журналисты.

Гвардеец показывает на мишленовскую карту на сиденье:

– А это что за карта?

– Туристическая. Чтоб не заблудиться.

Табб улыбается, глядя прямо ему в глаза, как полагается, когда имеешь дело с испанцами. Англичанин хорошо знает, что этот щепетильно самолюбивый и гордый народ в неуместной ухмылке, в двусмысленной гримаске способен усмотреть насмешку или намек на пренебрежение и это может обойтись дорого. Испанцы отважны до безрассудства и щедры до безумия, любит повторять он, но если наступить им на больную мозоль – совершенно непредсказуемы. Он навидался этого зимой 1936 года в Мадриде, когда город чудом не попал в руки Франко, а потом еще – в Хараме и под Теруэлем.

– А что в багажнике?

– Бурдюк с вином и ранец с русской тушенкой… Хочешь баночку, товарищ?

Не отвечая, гвардеец обходит машину и, показывая на фотоаппараты Чима, о чем-то спрашивает своего напарника. Тот объясняет: это иностранные журналисты, друзья Республики, документы в порядке, все подписи и печати на месте. Есть разрешение контактировать с батальоном Джексона из XV интербригады, если сумеют до него добраться.

– Можем ехать, – говорит Педро, забирая бумаги.

Гвардейцы зовут своих товарищей, те лениво поднимаются, и вчетвером они отодвигают рогатку. Педро включает первую передачу, трогается и, проезжая мимо, высовывает в окно сжатый кулак.