На литературных баррикадах

Ильф и Петров оказались среди «мастистых». В нашем кубрике очутились Безыменский, Авдеенко, художники Кукрыниксы, критик Чарный. Кубрик был веселый, песенный, и к концу путешествия Ильф и Петров перебежали из «мастистых» в «костистые».

«Костистые» затеяли выпуск «пароходной газеты». Она была названа «За душевное слово», изобиловала острыми эпиграммами, карикатурами Кукрыниксов и доставила всем пассажирам много веселых, а иным и неприятных минут. Острый фельетон о «путешественниках» был вступительным взносом Ильфа и Петрова в орден «костистых».

Не знаю, сохранилась ли где-нибудь эта замечательная газета. А разыскать бы ее надо было. Острые стихотворные и прозаические строки наших лучших сатириков, нашедшие место на столбцах газеты «За душевное слово», так и не были потом нигде воспроизведены.

Помню, что, когда выехали в Белое море, ввиду похолодания писателям были выданы очень теплые джемперы.

На обратном пути при возвращении их хозяевам никак не могли досчитаться двух джемперов.

По этому поводу в газете «За душевное слово» был опубликован хлесткий фельетон, заканчивающийся двустишием:

Мастера пера, пера,
Возвращайте джемпера!..

…В поселке Повенец («Повенец — всему свету венец») мы навестили расположенный там пионерский лагерь.

Ребята радостно встретили хорошо известных им писателей. После беседы состоялся дружеский волейбольный матч. Против шести загорелых крепышей пионеров писатели выдвинули команду: трех Кукрыниксов, Авдеенко, Безыменского и меня, грешного. Судил Женя Петров.

Мы выбивались из сил. Но безуспешно. Нас, как говорится, били и не давали вздохнуть.

Петров судил сурово и беспощадно. Не пропустил нам ни одной ошибки. А на скамейках вокруг площадки сидели наши достославные юмористы — Катаев, Ильф, Зощенко. Каждый наш плохой удар они ехидно комментировали под общий хохот болельщиков.

К концу игры Безыменский не выдержал и оставил поле боя. В общем, обыграли нас пионеры под ноль, к общему удовольствию…

Уже через полгода, в Москве, я встретил на площади Дзержинского мальчика в цигейковой шубке, который, вглядевшись, ухватил меня за рукав и весело напомнил:

— Дяденька писатель. А здорово мы вас всухую обыграли. Тогда на канале.

Конечно, в тот же день я сообщил по телефону об этой встрече нашему суровому судье…

— Деталь, — сказал, смеясь, Петров, — замечательная деталь, старик…

3

Вскоре после смерти Ильфа, которую Женя Петров очень тяжело переживал, мы поехали с ним в долгую командировку на Дальний Восток. Это было в 1937 году. Хабаровск. Биробиджан. Комсомольск-на-Амуре. Владивосток.

В Хабаровске пробыли мы недолго. Петров любил ходить по хабаровским улицам, заглядывать в магазины, потолкаться на рынках, поговорить с людьми в фойе кинотеатров, посмотреть, каков сервис в ресторанах.

Острый взгляд его подмечал недостатки аппарата, всевозможные извивы бюрократизма.

Он опубликовал в «Правде» и «Тихоокеанской звезде» первые хлесткие фельетоны о недостатках хабаровской торговой сети, о том, почему на берегу Амура нет рыбных блюд в ресторанах, и о грязи в хабаровских гостиницах. Хабаровские торговцы приходили в смятение, уже издали увидев беспокойного журналиста на центральной улице.

В хабаровских кафе уже знали, что Петров пьет чай только вприкуску.

«Петров идет», — как бы по цепи передавалось из магазина в магазин. Петров идет. Значит, надо быть настороже. Этот все заметит. Заметит и не пощадит. Популярность его в Хабаровске росла с каждым днем. Записная книжка его все пухла.

Из Хабаровска мы вылетели в Биробиджан.

— Мне передавали, — сказал Петров, — что в Биробиджане нашли свою вторую родину некоторые одесские евреи. Очень интересно посмотреть, как трудятся на земле родственники Бени Крика.

Полет продолжался не более часа. Мы не успели даже как следует познакомиться с попутчиками. Но от аэродрома до города было километров пятнадцать. И тут вот опять нашлась обильная пища для благородной ярости Жени-обличителя и материал для нового ядовитого фельетона.

Во-первых, никаких автомашин на аэродроме не оказалось. После двухчасового ожидания нам удалось влезть в кузов случайного грузовика, переполненного какими-то металлическими деталями, которые всю дорогу с дребезгом перекатывались и норовили ударить нас по самым нежным местам своими острыми неудобными гранями. Во-вторых, машина оказалась родственницей «антилопы». Радиатор беспрестанно закипал, и грузовик каждые два километра останавливался, извергая целую дымовую завесу. В-третьих, дорога была абсолютно разбитой, перерезанной оврагами и колдобинами. Дороги и сервис были всегда главным коньком Жени Петрова. Трудно сейчас воспроизвести всю бесконечную цепь сверкающих одесских эпитетов, которыми награждал Петров и машину и ее незадачливого водителя…

Как бы то ни было, часов через пять мы прибыли в столицу Биробиджана, проехали не останавливаясь мимо парка культуры и отдыха, мельком заметив высокий памятник, задрапированный в какие-то алые ткани, карусель с деревянными конями, и выехали на центральную площадь к зданию горсовета.