На милость дня. Былинки

Все можно. Даже горе выжечь.
Ожог терпением зашить.
Когда придет желанье выжить,
И вслед за ним – желанье жить.

Поверь затертой поговорке,

Что все пройдет в конце концов.
Но не сдирай подсохшей корки
С незаживающих рубцов.

Надежда Полякова, СПб.

Наконец усталый ураган помалу теряет силу. Потерянная жена плачет, в безсилии опустив уставшие от работы руки, И тебе вдруг становится не по себе: твой сыр-бор, ты и поджег, «Так мы едем на дачу?» – примирительно говоришь ты, уже способный к прощению. «А ключи? – тихо, сквозь обиду спрашивает жена. – Без них же ты не можешь поехать!» «Ерунда! – уже весело отвечает муж, Или найдутся, или новые сделаем, Давай побыстрее собираться – как бы дождик дорогу не намочил…» У мужа прекрасное настроение – под стать чудесной летней погоде за июньским окном, На голубом небе, куда ни глянь, – ни тучки, ни облачка…

Прошу я не хлеба, не крова.

Надежней и проще всего:
Скажите мне доброе слово,
И я оправдаю его.

Вспорхнет оно бабочкой алой,

Взметнется лучом впереди.
Не стоит и малости малой
Исторгнуть его из груди.

Счастливей, чем счастья подкова,

Дороже, чем горечь добра.
Спасибо за доброе слово.
Спасибо за слово добра.

На струнах унынья былого

Пускай зазвучит торжество!
Скажите мне доброе слово.
А я преумножу его.

Людмила Щипахина

Псалом Давида 6 Молитва кающегося грешника о помиловании

Господи! Не в ярости Твоей обличай меня, и не во гневе Твоем наказывай меня. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен; исцели меня, Господи, ибо кости мои потрясены; и душа моя сильно потрясена; Ты же, Господи, доколе? Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей. Ибо в смерти нет помятования о Тебе; во гробе кто будет славить Тебя? Утомлен я воздыханиями моими; каждую ночь омываю ложе мое, слезами моими омочаю постель мою. Иссохло от печали око мое, обветшало от всех врагов моих.

Ты такое прощала,
Так умела любить,
Так легко забывала,
Что другим не забыть;

На такие лишенья

С отрешенностью шла,
С чисто русским терпеньем
Крест свой бабий несла;

Так душой понимала

Боль его и беду,
Что, конечно, бывала
И в раю, и в аду.

А ни вздохов, ни жалоб, —

Было б счастье в дому.
Даже смерть оправдала б
И простила б ему.

Только лжи не стерпела,

Лжи одной не снесла,
Оправдать не сумела
И понять не смогла.

Александр Яшин † 1968

Великая неизвестная…

Пусть роют щели хоть под воскресенье. В моих руках надежда на спасенье. Как я хотел вернуться в до-войны, предупредить, кого убить должны. Мне вон тому сказать необходимо: «Иди сюда, и смерть промчится мимо». Я знаю час, когда начнут войну, кто выживет, и кто умрет в плену, и кто из нас окажется героем, и кто расстрелян будет перед строем. И сам я видел вражеских солдат, уже заполонивших Сталинград, и видел я, как русская пехота штурмует Брандербургские ворота. Что до врага, то все известно мне, как ни одной разведке на войне. Я говорю – не слушают, не слышат, несут цветы, субботним ветром дышат, уходят, пропусков не выдают, в домашний возвращаются уют. И я уже не помню сам, откуда пришел сюда и что случилось чудо. Я все забыл. В окне еще светло, и накрест не заклеено окно (Арсений Тарковский † 1989).

Когда началась вся эта куролесица перестройки, ошалевшие от свалившегося счастья свободы люди стали писать всяческие глупые и не очень предложения в самые высокие инстанции. Помню, один из патриотов – а с деньгами в стране тогда, как нас уверяли, было особенно туго – гласно предлагал выкопать многокилометровую трубу из цветного металла и продать за границу. Вопрос на полном серьезе обсуждался в центральной прессе.