На милость дня. Былинки

И опять о войне. Память о ней с годами превращается в пыльную страницу истории. Еще доживают век последние из воевавших, еще организует празднования Дня Победы местная администрация, еще отмечают начало снятия блокады Ленинграда дежурным возложением венков у Вечного огня, но это уже не праздники, это мероприятия, это повод выпить из армейской кружки и ненатурально взгрустнуть, показать далекий от правды фильм о войне по телевизору, устроить грандиозный фейерверк, послать ветеранам поздравления от Президента страны…

Гляжу с надеждой фильмы о войне
который год – хотя надежды мало, —
а вдруг расщедрятся, а вдруг покажут мне
и ту войну, что жизнь мою ломала?

Виктор Кочетков р. в 1923

Раньше меня возмущал этот плохо скрытый формализм, но постепенно пришло понимание: невозможно искренне отмечать событие, если в живых нет уже его участников. Второе, обидное. Нам столько десятилетий все невзгоды страны объясняли следствием Великой Отечественной войны, что разум перестал воспринимать военную фальшь. Это второе. И третье. Не может народ трех поколений жить только своим, пусть героическим, прошлым; заботы обычного человеческого бытия естественно заслоняют собой величайшие исторические события. И это нормально. Из героической обороны Севастополя в Крымскую войну 1854—55 гг. в памяти сохранился безпримерной храбрости матрос-«охотник» Петр Кошка, который вытащил из котелка с кашей готовую взорваться мину; из русско-японской 1904—05 гг (убито 200 000 русских) – помню имя гренадера, насадившего на пику сразу семерых японцев; из Гражданской 1918—22 гг (убито от 6 000 000 русских) – «Песню о Щорсе», которую я с превеликим удовольствием пел в школе и вне ее во втором классе:

Шел отряд по берегу, шел издалека,
Шел под красным знаменем командир полка.
Голова обвязана, кровь на рукаве,
След кровавый тянется по сырой траве.
Эх, по сырой траве!

Михаил Голодный † 1949

Советско-финский «конфликт» 1940 г (убито 400 000 русских) запомнился финскими снайперами-«кукушками» и «непробиваемой» линией Маннергейма.

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.
Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал,
Да лед за полу придержал…

Среди большой войны жестокой,

С чего – ума не приложу, —
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,

Промерзший, маленький, убитый,

На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.

Александр Твардовский † 1971

Русские солдаты победившей Отчизны не сомневались, что их героизм будет оценен по заслугам. Но страна лежала в руинах – и снова до 47-го ввели продуктовые карточки, перестали выплачивать «орденские» деньги. Второй парад после победного, 1945-го года, прошел лишь через 20 лет после Победы, в 1967 году. И жили победители несравнимо хуже побежденных, и эта обида не забывалась. А безчисленные бетонные «скульптуры» солдата с автоматом в местах отдыха трудящихся, покрашенные многослойной «серебрянкой», только усугубляли обиду.

Не могу я спектакли смотреть о войне,
А военные фильмы – тем паче:
Просыпается жалость такая во мне,
Что сижу пред экраном и плачу.
Кто войны не хлебнул, тем вовек не понять
Наших душ, безконечно ранимых, —
В каждом фильме друзей мы хороним опять,
В каждой пьесе теряем любимых.

Юрий Разумовский

Время затягивает любые раны: то, что болело у воевавшего поколения, у сынов перешло в память (потому что не позволяли забыть), а при нынешнем поколении у внуков война и вовсе улеглась в несколько строк школьного учебника.

Нельзя заставить народ жить только прошлым, нельзя лишать народ и будущего. Не зря лауреат Нобелевской премии писатель А.И. Солженицын назвал сбережение народа главной национальной идеей России.