На милость дня. Былинки

Копаясь вилкою в салате
И друга потчуя вином,
Вы говорите о солдате… —
А что вы знаете о нем?
Что он – постигший цену дружбы, —
Гордясь доверием в душе,
Почетный крест армейской службы
Несет на дальнем рубеже?
А между тем, сутуля спину,
Ни зги не видя в двух шагах,
Он сапогами месит глину
На колеистых большаках.
Иль старшина, шуткуя малость,
Ему подносит вместе с тем,
Чтоб служба медом не казалась,
Гектара два немытых стен…
Солдат скоблил места похлеще,
Он служит здесь, а не гостит,
И если выправкой не блещет —
То ранней лысиной блестит.
Ведь вместе с тяжестью мундира
На плечи парня из села
За судьбы Родины и мира
Еще ответственность легла…
И парень, месяцы считая,
В тоске по дому третий год
Без суесловья и роптаний
Среди холодных скал живет.
И нет страшнее оскорбленья
Ему, познавшему страду,
Чем барское пренебреженье
К его мужицкому труду.

Виктор Коротаев

За что невзлюбил меня замкомвзвода, не знаю до сих пор – то ли за то, что полковничий сынок, то ли за способность писать стихи в армейскую газету, то ли за мгновенные самоволки до магазина и обратно через забор – только не люб ему был курсант Раков. В наряды я ходил через день – от дежурства по клубу до свинарника, за исключением караула – дела священного, и пока другие курсанты спали положенные часы, я учил пропущенные занятия: «Контакт нормально-разомкнутый, контакт нормально-замкнутый» и другие секретные детали из чрева ракеты по секретным схемам в пронумерованных тетрадях, которые после каждого занятия пересчитывал и прятал в железный ящик наш замкомвзвода. Возможно, он был неплохим парнем на гражданке, но власть меняет людей, и главной мечтой ленинградского взвода – после дембеля – было набить ему морду. Сержант неукоснительно следовал армейскому закону: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». И, надо сказать, идеально заправлять постель, пришивать подворотнички, надраивать пуговицы, наворачивать портянки он учил нас собственным примером. Хотя не обходилось и без элементов садизма. За день я уставал так, как не уставал никогда; уткнуться на 15 минут в шапку к стене казармы, сидя на табурете, было невыразимым счастьем.

Казарма пахнет не духами,
Не ландышем после грозы.
Казарма пахнет сапогами
Из густо смазанной кирзы.
Казарма пахнет жестью банок
С ружейным маслом пополам
И прелью саржевых портянок,
Царящей ночью по углам.
Эпохой призванные дети,
Мы дышим этим – без нытья —
Державным запахом столетья
И кислородом бытия.
Им, как огнем пещерный предок,
Мы дорожим не оттого,
Что нам черемуховых веток
Любее аромат его.
Но только с ним и нерушимы
Волнующие нам сердца,
И свежесть матовых кувшинок,
И острый запах чабреца.

Виктор Коротаев

А теперь я расскажу, как нас уже сержант Александров учил подъему-отбою. Он зажигал спичку – и время пошло, а взвод должен был мгновенно раздеться, уложить на табурет обмундирование по уставу и лежать на двухъярусных койках в ожидании команды «Подъем!» Вы только представьте: средина дня, мы только что вернулись с лесной площадки, где тренировались ставить на хода 12-тонные ракетные пусковые установки домкратами, но вручную, да на уральском морозце под —20, а работать домкратом по нормативу – 50 минут, а какие силенки у сынов питерских интеллигентов? Но и эта пытка закончилась, и ты обмираешь от счастья в теплоте казармы в предвкушении обеда…

– Взвод, отбой! – внезапно раздается голос командира.