На милость дня. Былинки

Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это – доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем (Екк. 9, 9).

И вот в эту сырость и темень

среди дворовых недотеп
на непионерскую тему зашел
просветительский треп.

Метался таинственный шепот,

как угли, горели глаза,
и старший, ссылаясь на опьгг,
поведал нам чудеса.

Хмельные, как будто с горилки,

пошли мы смотреть, обнаглев,
как бабы смывают в парилке
с себя несмываемый грех.

Рубашка мгновенно вспотела,

дыханье зашлось в духоте:
впервые я женское тело
увидел во всей наготе.

И в облачном белом тумане

под весело бьющей водой
оно выплывало, дурманя
молочной своей чистотой.

Две ягоды влажных зрачками

глядели безстрашно на нас,
совсем не таясь перед нами
и таинством все ж становясь.

И мылась девчонка под душем,

 к чужим замираньям глуха,
и наши незрелые души
спасала собой от греха!

Владимир Дагуров

Мама рассказывала мне, что в блокаду в одной бане мылись вместе и мужчины, и женщины. Тогда исчез извечный стыд обнаженных тел – смыть бы окопную грязь и въевшуюся в кожу копоть чадящих коптилок. Тогда я еще не все понимал, но что-то до времени скрытое от меня, подростка, не вызывало даже тени ухмылки. «Сынок, и горячая вода, и дрова были на вес золота. Я весила в блокаду 46 килограммов»…

Отмыться – пусть на день, на час, но все же…
Забьггь свои смертельные труды,
Снять напряженность с заскорузлой кожи
Живым прикосновением воды.

«А солдатики, истопившие баню, были похожи на живых скелетов – одна кожа да кости. Да и мы были не лучше. Еле уговорили часового пропустить нас». Им выделили лучшие скамейки в уголочке, и не было ни скабрезных шуток, ни даже нескромных взглядов в женскую сторону.

В смущении их лица не зарделись —
В блокаде так… вдвойне как на войне.
И, от мужчин взгляд отводя, разделись,
И в мыльной поместились стороне.

На этих женщин погляди сквозь годы —

Цвет глаз и тот поблек и помутнел,
Ведь даже безусловная природа
Отказывалась жить в подобье тел.

Вот головы склонили, уронили

Седеющие волосы к воде.
Как будто в плаче, словно хоронили,
Собравшись вместе, молодость – в беде.

Плачь, плачь, двадцатилетняя старуха.

Себя увидев обнаженной. Ты —
Навряд ли разглядишь величье духа
В неистребимой жажде чистоты!..

Олег Цакунов, СПб.

Повзрослев, я узнал то слово, которое не произнесла мама – целомудрие.

Плач Ярославны

На Дунаи Ярославнынъ гласъ ся слышитъ, зегзицею незнаема рано кычеть: «Полечю, – рече, – зегзицею по Дунаеви, омочю бебрянъ рукавъ въ Каялѣ реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцѣмъ его тѣлѣ».

Ярославна рано плачетъ въ Путивле на забрале, аркучи: «О вѣтрѣ, вѣтрило! Чему, господине, насильно вѣеши? Чему мычеши хиновьскыя стрѣлкы на своею нетрудною крилцю на моея лады вои? Мало ли ти бяшетъ горѣ подъ облакы вѣяти, лелѣючи корабли на синѣ морѣ? Чему, господине, мое веселие по ковылию развѣя?»

Ярославна рано плачеть Путивлю городу на заборолѣ, аркучи: «О Днепре Словутицю! Ты пробилъ еси каменныя горы сквозѣ землю Половецкую. Ты лелѣял еси на себѣ Святославли но?сады до плъку Кобякова. Възлелѣй, господине, мою ладу къ мнѣ, а быхъ не слала къ нему слезъ на море рано».