На Мировой войне, в Добровольческой армии и эмиграции. Воспоминания. 1914–1921

11 февраля 1920 года эшелон наш прибыл в Екатеринодар и был здесь расформирован. Наш вагон поставлен около самого вокзала Владикавказской железной дороги[525] и своим видом привлекал особое внимание публики и железнодорожного начальства, и, как следовало ожидать, очень скоро заведующий передвижением войск потребовал, чтобы вагон был очищен и мы переселились в город на квартиры, однако это совершенно не входило в наши расчеты, и, имея писанное распоряжение главнокомандующего, предоставлявшее в мое ведение этот вагон, я уперся и заявил, что вагона без приказания генерала Деникина на освобождение не освобожу; если же он для кого-либо из власть имущих нужен для переезда в Новороссийск, я могу уступить в нем три купе. На этом мы пришли к соглашению, и вагон был поставлен в хвосте бронепоезда. Навестив двоюродную сестру, оказывавшую мне приют и гостеприимство, я застал ее мужа умирающим; горячо и навек простившись с ними, полный горя и тяжких дум, вернулся в свой вагон и 4 марта, пригласив в свой вагон еще несколько своих хороших знакомых, а перед самым отходом поезда заполнив до отказа все проходы и коридоры откуда-то прибывшими на перрон тифознобольными офицерами, мы тронулись, и с большими задержками на станциях, обгоняя в пути поток беженцев, обозов и растрепанные донельзя части войск, мы прибыли в Новороссийск. Необычайное скопление поездов и вагонов всякого рода, больше теплушек, образовавших около станции целый город, в котором найти свой вагон для беженца было очень трудно. По счастью, наш привлекательный вагон первого класса загнали в тупик у самой бухты, откуда извлечь его было уже невозможно, и он простоял там до самой посадки нашей на пароход, отшвартовавшийся тут же от пристани. Сыпнотифозных больных перевезли в город в больницу, а все члены нашей комиссии и пассажиры вагона направились в город на разведку, в результате чего последовал ордер министра юстиции об откомандировании действительного статского советника Бендерова и подпоручика Войцеховского из состава нашей комиссии, а полковник Карев (делопроизводитель) пристроился к Продовольственной (харьковской) комиссии, где он раньше служил, чтобы с ними грузиться на пароход, отходящий в Крым. Я пошел в канцелярию главного начальника снабжений, сдал там пишущую машинку и остатки письменных принадлежностей (бумагу и прочее), которым они весьма обрадовались, утративши на переезде все свои, и просил, чтобы меня и полковника Милошевича поместили в список пассажиров парохода, назначенного для главного начальника снабжений, на что получил согласие. Пароход этот (грузовой) стоял уже у пристани, и нам легко было перебраться на него с нашими вещами. Единственная под рубкой большая каюта на нем была предоставлена дамам с детьми и сыпнотифозным больным, мы разместились на палубе. В трюмах этого большого парохода были погружены грузовики и автомобили, доставленные из Англии (но еще не успевшие быть выгруженными) для Добровольческой армии. Забравшись на пароход, нужно было его не покидать из опасения лишиться места и даже не попасть на него, так как громадная толпа беженцев осаждала его и, несмотря на убранный трап, взбиралась на него по веревкам.

В том ужасе, какой происходил в эти дни в Новороссийске на пристанях и на самой бухте, много уже написано другими, не буду повторять!

Для успокоения публики англичане высадили с эскадры батальон шотландских стрелков, которые с музыкой, по колено в грязи, промаршировали по набережной вокруг бухты.

Большевики в это время уже заняли горы, прилегавшие с востока к бухте, и открыли артиллерийский огонь шрапнелью по самой бухте. На этот огонь тотчас с одного из английских броненосцев последовал ответный огонь, и стрельба была прекращена. Но паника возросла до предела.

К вечеру наш пароход отчалил и направился в море, держа курс на Феодосию. Было тихо, накрапывал теплый дождь. По тому же курсу шло еще два парохода, один из которых, вследствие неправильной погрузки, с громадным креном, так и казалось, что он должен перекувырнуться. Но, слава Богу, все произошло благополучно и все эти пароходы на другой день утром вошли в Феодосийскую бухту и отшвартовались у пристани и в буквальном смысле вышвырнули нас на берег со всем нашим имуществом, чтобы тотчас же идти в Новороссийск для второго рейса.

* * *

В числе из многих причин неудачи Добровольческой армии под командой генерала Деникина нужно считать грабежи и хищения, чинимые как отдельными лицами, так и главным образом войсковыми частями этой армии. На это давно и неоднократно обращалось его внимание; но проведение суровых мер борьбы с этим постыдным явлением, по-видимому, считалось им опасным, так как стимулом движения вперед, особенно среди казачества, исторически был грабеж. Созданные им наши особые комиссии уже опоздали и прибыли на фронт в то время, когда он уже разваливался.

«С нечистыми руками Кремля и Москвы не возьмешь!» – говорил в своей проповеди перед войсками в Севастополе митрополит Антоний. И он был прав.

Генералом Врангелем на это дело было обращено серьезное внимание.