На неведомых тропинках. Сквозь чащу

— Да мне то что? — оскалился сосед, — Хранитель знаний не за мной приходил. Сейчас вернусь домой и буду этот спектакль оттуда досматривать, пусть не из первого ряда, зато с удобствами.

— Значит так, ты — скомандовал старик и ткнул пальцем в меня. Гость за дверью сделал несколько шагов к разрушенному крыльцу и остановился словно в раздумьях, я слышала его сиплое дыхание, слышала как его кости словно трутся друг о друга при движении, гость был стар. Я принюхалась, вернее стара. — Сидишь тут и ждешь меня. Идиотов не слушаешь. Ясно?

— Так точно, — отрапортовала я.

Бабка вытерла руки полотенцем и поспешила к двери. Я едва поборола желание спросить ее, что она делает? Заставить осознать, что все изменилось, ее слух, ее возраст, ее состояние… И остановила себя. Не потому что пожалела, а потому что это уже не имело никакого значения.

Тяжело дышащая гостья подошла к дому, Марья Николаевна открыла дверь, не дожидаясь стука. Семеныч обошел ее спрыгнул с порога и быстро зашагал по стежке. Стоящая рядом с обломками крыльца Караха его не заинтересовала.

— Тебе чего? — спросила моя бабка другую, — Соли? Аль спичек? Муки не дам, у самой мало.

Старая ведьма, поймав мой взгляд, спросила:

— Тот, что на грядке у вас валяется, — она ткнула пальцем за спину, — Для красоты? Или на удобрения? Если не больно нужон могу прибрать.

— Нужон, — ответила я, вяло удивляясь тому что меня кто-то о чем-то спрашивает, раньше бы уволокли и никаких проблем. — Не трогайте.

— Твоя правда, Оленька, чего добром то разбрасываться, — бабка закрыла дверь. Старая Краха с той стороны тут же на нее плюнула.

— Вы больше не называете меня Галей? — не удержалась от вопроса я, — Или Машей? Или Светой?

— Что ты Оленька, — она всплеснула руками, — Нежели я, какая маразматичка, — и совершенно безумно хихикнула. — Ты уж не трясись надо мной так, чай не стеклянная не рассыплюсь.

Я заглянула в светло серые глаза и не смогла сдержаться, потянулась всеми чувствами к ней, к этой замершей на грани смерти оболочке. И сразу почувствовала их. Струны стежки, мелодичные упругие, он словно сплетались внутри нее, вливая в мертвого человека жизнь,

Не будет стежки — не будет и хранителя. Эх, Ефим… что же с тобой стало?

Струны перехода исцелили ее, заполнили пустоты, соединили жизнь и смерть. Нити заменили собой старые проржавевшие контакты памяти, вернув старухе подобие разума, изломанного, шаткого, но все же по-своему неповторимого.

— Марья Николаевна… — позвала я, не зная толком, что собираюсь сказать. Наверное, ничего хорошего. Извиниться за смерть сына? Так я не чувствовала вины, я ничего не чувствовала, и она это сразу поймет. Или может рассказать правду о том, кем она стала и кем стала я? Бессмысленно. Тогда что? Я не знала…

Снова закипевшая в кастрюле вода выплеснулась на пламя и зашипела. Бабка бросилась к плите.

— Больше воду в спальню не таскайте, — в итоге сказала я, — Пашка кипяток не пьет и в ванной не нуждается. Лучше на того голого мужика выплесните.

— А что, — выключив конфорку, ответила она, — Если снова в непотребном виде явится, выплесну.

Из спальни вышел раздраженный март, Константин в полголоса спорил с Алексием о шансах Пашки на выживание, рассуждая об обмене веществ и изоляции сознания… Я отключилась от разговора.

— Черт лучше бы у нас застряли, или у старика, там хоть книги есть, — парень сел за стол, и бабка тут же поставила перед ним блины, как мало некоторым надо для счастья.

— У меня тоже есть, — я покосилась на толстый том о Великих который мучила все утро.

— Да, я видел, — он мотнул головой, — Анжелика и король, Порочная страсть, Мир полон женатых мужчин и Гарри Поттер. — тут взгляд его упал на толстый том.

— Бери, — разрешила я, — По мне так лучше Анжелика, — бабка фыркнула, так как книги были ее, большинство моих так и осталось в подвале, а пускать кого-то туда я пока не хотела. не знаю почему но не хотела и все, — Найдешь чего полезное, расскажешь.

Парень кивнул, и бессознательно взял блин с тарелки.

Мы ждали еще два часа. Ждали и молчали, потому что нечисти не нужны слова. Потому что они понимали, не будь рядом этих странных не всегда понятных нелюдей, я давно бы уже бегала по стенам, или того хуже была бы на пол пути в Африку.

Мыль о бегстве, казалась привлекательной как никогда, я играла ей, как ребенок играет погремушкой, вертя так и так, и прислушиваясь к себе. Как быстро меня найдет ворий после убийства Пашки и Мартына? Не знаю, но точно найдет. И там, неизвестно где, мне придется так же давать бой, но на чужой неизвестной территории. И умирать, но уже в одиночестве.

Я прошлась от плиты к дверям спальни. Константин ушел домой, но обещал вернуться… У меня вырвался смешок, хотя ничего веселого не было. Пашка пока дышала.

Хотя, если бы поехала совсем в противоположном направлении… например, в Серую цитадель? Шансы на выживание резко пошли вверх, а шкала самоуважения вниз. Стоит ли умирать из-за гордости? Однозначно — нет.