На обочине мира

– Вселенная Вне Войны. – Так говорила Моди, с улыбкой вспоминаю я. А потом случается что-то странное: наверное, моя голова совсем переполнилась, потому что я не могу придумать больше ни единого вопроса. Я собираюсь уже признаться в этом, когда…

– Ну ладно. К какому классу животных принадлежит… марфин?

Папа задумывается, явно считая, что этот вопрос сложнее, чем звучит.

– О-о, вот это интересно, Мина. – Он постукивает пальцами по губам, размышляя над ответом. – Ты это в школе только что прошла? Я бы сказал, марфин – это полудикое гибридное млекопитающее, впервые созданное с помощью генной инженерии в две тысячи каком-то. Конечно, мы больше так не делаем – после того-то, что произошло. Но сколько-то марфинов ещё осталось. Я даже одного видел на днях.

– О – я тоже! – говорю я, радуясь, что у нас нашлась хоть какая-то общая тема. – И, э… это правильный ответ. Наверное. Поздравляю, Тед из Уитли-Бэй. Ты – наш сегодняшний победитель!

– Ю-ху! – восклицает папа, приплясывая от восторга.

Я так радуюсь, что папа снова весёлый, что крепко обнимаю его, и в итоге мы вместе танцуем на кухне, празднуя воображаемые папины миллионы.

Может… может, в этом мире всё-таки не так уж и плохо?

Я иду в туалет пописать и, сидя там и думая, как же здорово, что папа снова радостный, а дедушка Норман, оказывается, живой, осознаю, что, в отличие от кухни, туалет первого этажа в точности такой, как раньше – и это гораздо, гораздо значительнее, чем звучит. Я даже остаюсь там подольше, чем надо, просто чтобы убедиться.

Вот раковина: тот же стиль, тот же цвет. Краны такие же. Мыло той марки, которую мы обычно покупаем, и я смутно узнаю голубое полотенце для рук – не то чтобы я когда-то обращала на него особое внимание. Ещё тут висит маленькое фото в рамке…

Я мою руки, разглядывая своё лицо в зеркале. Оно тоже прежнее. Те же прямые тёмные волосы, те же бледные синие глаза, те же кривоватые зубы – и я улыбаюсь своему отражению чуть смелее, чем я себя чувствую.

Но потом мой взгляд снова падает на фото – на нём все мы во время той поездки в Эдинбург, стоим на Троне Артура – большом холме посреди города…

Фото ведь то же самое? Вот я и мама с папой. Вот тётушка Хезер, и дядя Дерек, и странный кузен Зак, который за все выходные не произнёс ни единого слова, и…

Тут есть кто-то ещё.

Он стоит позади мамы и явно смотрит в камеру, улыбаясь. Значит, это не какой-то рандомный прохожий и не какой-нибудь тип, решивший влезть в кадр. Это я бы заметила.

Я бы точно заметила.

– Папа? – кричу я, вываливаясь в коридор.

Но, что бы я ни собиралась сказать, меня прерывает звук поворачивающегося во входной двери ключа. Я думала, это мама, но когда я поднимаю взгляд, то вижу какого-то парня, на несколько лет меня старше. И на несколько лет старше того, что на фотке в ванной, но это определённо один и тот же человек.

Я стою, разинув рот, как дурочка, а папа говорит:

– Ну как оно, Алекс? Хороший был день?

Алекс? Так зовут мою сестру…

– Ага. Нормальный. – Парень снимает жёлтую куртку и вешает на крючок. – А у тебя? Хорошо поработал? – Он, Алекс, смотрит на меня и улыбается. – Привет, Мина.

Я еле-еле хриплю в ответ:

– Привет! – но самое главное – то, что он говорит дальше.

А он говорит:

– Как делишки, сестрёнка?

Сестрёнка?

Сестра?

У меня нет брата. По крайне мере такого, с которым я была бы знакома.

И тут я теряю сознание.

Глава 18

Как я уже говорила, я никогда не была знакома с моим братом, Александром; вообще мало кто был, если уж на то пошло. Он умер ещё до моего рождения, когда ему было всего восемь дней.

Я видела его фотки. Крохотный такой фиолетоватый ребёночек с копной угольно-чёрных волос. Но притягивают меня каждый раз его глаза. Они огромные, тёмные и напуганные, будто бедный больной малыш откуда-то знал, что его жизнь будет короткой, а его душа скоро унесётся обратно, туда, откуда она появилась – где бы оно ни было, – оставив дыру, полную печали и нескольких воспоминаний, которых никогда не будет достаточно.

У мамы с папой есть целый фотоальбом для Алекса, но много ли фоток можно сделать с больным ребёнком в больнице? Большинство из них папа снял на телефон, так что они не очень качественные. На некоторых Алекс в специальной кроватке, с ведущей к носу трубкой. Глаза у него закрыты. Есть одна, где мама держит его на руках, но вид у неё перепуганный, будто она боится его уронить.

А ещё есть та, на которой его удивлённые глаза открыты и смотрят прямо в камеру. Папа её отфотошопил – убрал носовую трубку и поправил тон кожи, так что выглядит это, как обычная младенческая фотка. Её копия стоит в серебряной рамочке в гостиной, и мама с папой время от времени зажигают перед ней чайную свечу, которая как-то оставила на каминной полке обгорелое пятно.

Маленький Алекс умер от редкой и неизлечимой сердечной болезни. «У бедняги не было ни единого шанса», – сказал как-то папа. Моя сестра родилась через год, и её назвали в его честь: Алекс. А ещё через три года появилась я.