На один раз

Тихие просёлочные дороги. С одной стороны бывшие колхозные поля, с другой — лес и озеро.

Саша подолгу сидела на берегу, подставив лицо по-осеннему мягкому солнцу, слушала шум деревьев, шёпот воды, дальнюю перекличку припоздавших птиц. Бродила по лесу, составляла нарядные осенние букеты, заполняя ими многочисленные бабушкины вазы. Собирала переспевшую ягоду, карабкаясь по склонам поросшего брусничником холма. Пешком ходила за покупками в центр или на железнодорожную станцию — встречать и провожать поезда. А в дождливую погоду, подогнув ноги и устроившись с книжкой в большом прабабушкином кресле, слушала вой ветра за окном и весёлое потрескивание дров в камине.

Она не считала дни, не заглядывала в календарь, не смотрела на часы и откровенно наслаждалась этой простой, незамысловатой жизнью, словно обретая себя.

Конечно, иногда Саша грустила, тогда она откладывала книгу и принималась перебирать прабабушкины сундуки с вещами, или устраивала генеральную уборку, трясла ковры, пылесосила книги в многочисленных шкафах.

Во время одной из таких уборок, неосторожно стукнув пылесосом, Саша неожиданно обнаружила в одном из старинных книжных шкафов с вырезанными по фасаду ангелочками потайной ящик. И пусть там нашлись всего лишь пожелтевшие от времени бумаги, стопка писем, заботливо перевязанная ленточкой, и тяжёлое жемчужное колье в три нитки на бархатной подкладке футляра, радости её не было предела.

Наверное, больше, чем книги, она любила читать письма, пусть это была всего лишь сухая деловая переписка Сашиной прабабушки с мужем, очень влиятельным человеком в Политбюро, и такая же строгая сдержанная переписка с дочерью (Саша понимала — цензура), это было такое удовольствие — читать строки, написанные дорогими ей людьми.

Сашина бабушка вышла замуж за дипломата и погибла вместе с мужем во время взрыва в посольстве одной из стран Южной Азии. Сашиной маме было десять, когда родители погибли. Её воспитала и вырастила бабушка. Она умерла, когда Саше ещё не исполнилось и года. И вот теперь её правнучка держала в руках письма — живые свидетели тех дней, когда Саши ещё и в планах не было.

Среди бумаг она нашла заботливо переписанное на отдельный лист стихотворение Ирины Снеговой и так часто его перечитывала, что выучила наизусть.

О, Господи! Все женщины мечтают,
Чтоб их любили так, как ты меня.
Об этом в книгах девочки читают,
Старухи плачут, греясь у огня.

И мать семьи, живущая как надо,
В надёжном доме, где покой и свет,
Вздохнёт, следя, как меркнут туч громады:
И всё как надо, а чего-то нет.

Есть нежность, верность есть, но ежечасно
Никто коротких, трудных встреч не ждёт.
Никто тебя за счастье, за несчастье,
Как зло, как наважденье не клянёт.

Не довелось… Вздохнёт, а тучи тают,
Горит закат на самой кромке дня…
О, Господи! Все женщины мечтают,
Чтоб их любили так, как ты меня, —

Неотвратимо, с яростной тоскою,
С желаньем мстить, как первому врагу.
…Должно быть, я любви такой не стою,
Коль броситься ей в ноги не могу.

Ну а когда в голову лезли всякие неприятные мысли, Саша шла помогать в магазин.

Она познакомилась с хозяйкой местного магазинчика Люсей. Женщина работала одна, да по мере сил ей помогали её дети школьники, и Алекс сначала взялась подсобить с разборкой товара, а потом втянулась и приходила всё чаще и чаще: то устраивала презентации нового производителя колбасы, то сыров местного изготовления, то наливок, что делала сама хозяйка.

— Надо же, у моего отца собственная винокурня, а я понятия не имела, что это так сложно, — ходила Саша вокруг самогонного аппарата, что кипел, гудел, урчал, мерцал датчиками температуры и блестел медью ректификационной колонны.

— Хочешь жить, умей вертеться, — смеялась Люся, тягая тридцатилитровые баки. — Всем этим увлекался мой муж, ставил так, в удовольствие, для себя. Бочки заказывал обожжённые, разной прожарки, погреб построил. А когда погиб, — она тяжело вздохнула, — в память о нём я не раздала это всё, не бросила, и пошло-поехало. Сахар, рис, мука — всё попробовала.

Саша половину из того, что она рассказывала, не понимала. Но чтобы заглушить дурные мысли — погрузиться в сложности виноделия было самое то.

А мысли лезли в голову самые разные.