На осколках разбитых надежд (СИ)

— Да кто его знает? У немчуры на все своя придумка. А мож, просто кто-то Янинке нашей под юбку залезть захотел. Дура, если дала. Даж коли домой отправят. В деревне с приплодом девке не сладко. Да еще немчик… Ладно бы, снасилу кто, как это бывает ноне. Но вот так… самой… Дура Янина.

— И все-таки?.. — настаивала Лена.

— Не бери в разум! Где ей того? В город с фрау ездит. На ферму за молоком — с поляком. Дак поляк под другую юбку хотел бы да не может. Слышь, про тебя же! По тебе сохнет же!

Лена подхватила подушку и стукнула шутливо Катю. Та в долгу не осталась, вырвала из рук подруги «оружие» и сама попыталась ударить Лену в ответ. Но ее противнице удалось увернуться от удара и соскочить с кровати. Так и бегали по комнате, хохоча от души — Катя с подушкой за Леной, уворачивающейся ловко от атак. В конце концов, сдалась Катерина — быстро выдохлась и повалилась на кровать, тяжело дыша.

— Маленькая, а якая шустрая, зараза! — без злобы в голосе проговорила она, и они снова рассмеялись. Едва ли не впервые так веселились от души с тех пор, как попали сюда, в Розенбург. Снова были беззаботными юными девушками, как прежде.

Теплая по-летнему осень быстро сменилась дождливой и холодной порой. Поникли цветы, пожухла и потемнела от влаги листва. Теперь, когда за окном стало прохладно, прогулки Лены с собаками прекратились — у нее не было ни ботинок, ни пальто, как у остальных девушек. Теперь она была заперта в четырех стенах и очень редко осмеливалась выходить из дома, закутавшись в вязаную шаль, подаренную Айке.

— Купят себе на жалование пальто, если захотят, — отмахнулась Биргит от замечания кухарки, что у девушек нет верхней одежды и теплой обуви. — Да и незачем им шастать по городу. Пусть лучше починкой скатертей и салфеток займутся. Или лишний раз пыль смахнут в комнатах.

«Забавно», подумала Лена, когда случайно услышала их разговор, выскребая золу из поддона плиты. «Купят на жалование! Будто бы им платят столько же, сколько и Урсуле платили. Да и как купить-то? Чтобы попасть в город за покупками нужно пальто и ботинки, а их нет… замкнутый круг!»

И это злило. Злило, что даже в прогулках они теперь были ограничены. Как заключенные в своей тюрьме. Пусть и более-менее комфортной по некоторым меркам. Только Янине повезло больше остальных. Ее брала с собой в город за покупками Биргит, и ей единственной нашли старенькое пальто, которое было ей маловато. Но зато она могла выходить из дома, с легкой завистью отмечала Лена. Пусть и с ненавистной отметиной OST, крепко пришитой к коричневому драпу.

Их единственные свободные несколько часов в воскресенье приходилось теперь проводить в спальнях. Пальто у Янины отбирали по возвращении в дом и запирали в чулане на ключ. Наверное, опасались, что кто-то может пуститься в бега и в одиночестве.

Войтек помог девушкам в который раз и где-то раздобыл им колоду игральных карт. Они частенько играли в «дурака» или раскладывали пасьянсы, когда за окном в который раз лил стеной дождь. Лене повезло больше — она умела читать на немецком языке и частенько украдкой брала книги в библиотеке, с огромным наслаждением погружаясь в миры, созданные писателями. Потому что так хотелось спрятаться от реальности.

От свинцовой тяжести осенних туч и от бесконечного шума дождя за стеклом. От заключения в доме до прихода весны. От собственного бесправного положения. От бесконечных мыслей о судьбе брата и Соболевых, особенно Коти. От тяжелых воспоминаний. От частых беспочвенных придирок Иоганна, которому Лена с легкостью прощала эту раздражительность. Потому что сама начинала сходить с ума от неожиданного молчания Рихарда.

Руди, заходивший после занятий в школе на почту за письмами, больше не прибегал, радостно размахивая письмами над головой. А потом Лена подслушала разговоры в кухне между Штефаном и Айке. По городу прошла волна похоронных извещений. Списки убитых в газетах стали все длиннее, а потом вдруг и вовсе потерялись из печати. Штефан, спасаясь от приступов ревматизма у жарко натопленной печи кухни, шептал Айке, что все это неспроста, что правительство просто скрывает потери, дабы не вызвать недовольство населения.

— Нам повезло, что Клаус сейчас в госпитале, — говорил он о старшем сыне. — А у кого-то родные под этим проклятым городом. Имя проклятое — вот и город проклятый! Ты слыхала, Урсула письмо получила нехорошее. А ей рожать через пару недель, в конце ноября.

— Неужто извещение? — ахнула Айке.

— Пропал без вести. То ли к русским в плен попал, то ли что… Бедная Урсула! Как ей теперь одной-то! А хозяин молодой? Когда ж то было, чтобы от него почти месяц не было вестей? А то из Франции! Не с Восточного фронта. Тут почта быстрее ходит.