На осколках разбитых надежд (СИ)

— Я все решила, — повторила Лена упрямо, уверенная, что никогда не пожалеет о своем решении. Что бы ни случилось, что бы ни произошло в будущем. Она представляла себе десятки разных вариантов развития событий. От самых плохих, где ее вешали на площади с табличкой на груди, до самых невероятных — когда она с надеждой представляла возвращение Рихарда с фронта.

Но ей даже в голову не приходило, что, открыв однажды входную дверь перед прибывшим в Розенбург неожиданным визитером, она увидит Ротбауэра.

Лена узнала его сразу же, несмотря на страшный шрам на левой щеке. Словно кто-то проткнул ему кожу, подтянул ее повыше и закрепил прямо под скулой, разгоняя длинные тонкие лучики шрамиков поменьше к глазу, носу и рту. Уголок рта при этом приподнялся так, что создавалось ощущение, что немец усмехается злой усмешкой, чуть обнажая крайние зубы. Никогда в жизни Лена не желала оказаться где угодно, но только не здесь, на пороге Розенбурга, перед Ротбауэром, стоящим на пороге. Он улыбался ей, вернее, пытался это сделать при его шраме, но от этой улыбки ее вдруг начала бить дрожь, и стали слабыми колени.

— Здравствуй, — произнес он, а потом шагнул внутрь, снимая фуражку, так легко и без раздумий, словно он входил к себе в дом, а не в незнакомый особняк. Он с интересом оглядел холл, равнодушно бросив ей через плечо. — Закрой дверь, не люблю сквозняков…

Лена с готовностью отвернулась от него к двери, пытаясь собраться с мыслями, что ей делать дальше. Одно она знала точно сейчас — Ротбауэр появился не просто так в Розенбурге, и можно было готовиться к самому худшему. Особенно если он знал о ее роли в нападении на него по дороге в Несвиж.

— Господин?.. — раздался голос Биргит, которая из любопытства вышла в холл.

— Оберштурмбаннфюрер Зигфрид Ротбауэр, — представился немец.

Оберштурмбаннфюрер. Значит, его даже повысили за это время…

Когда Лена обернулась от двери, он перестал осматриваться на месте и глядел именно на нее через холл.

— Не стоит пока беспокоить баронессу. Я обязательно поговорю с ней, но позже. А сейчас я бы попросил показать мне, где я могу поговорить с Леной, фрау Биргит.

Биргит удивленно моргнула при последних словах, но ничего не сказала, привыкшая выполнять распоряжения эсэсовцев без лишних вопросов. Она быстро совладала со своими эмоциями и с совершенно каменным лицом двинулась показывать путь к одной из гостиных. Ротбауэр же повернулся к Лене, чтобы еле заметным кивком приказать идти впереди него, следуя за Биргит. Сам он замыкал шествие, по пути с интересом рассматривая картины и предметы интерьера замка.

— Принесите мне воды. Холодной, — распорядился Ротбауэр, когда Биргит привела их на место. — И кофе. Гауптштурмфюрер Цоллер хвалил ваш кофе.

Пока ему сервировали столик, он ничего не говорил. Даже внимания не обращал на Лену, возводя ее нервозность до немыслимых высот. Она знала, что он намеренно делает это — рассматривает лепнину и роспись потолков, разглядывает живопись в тяжелых рамах на стенах и не смотрит на нее. Словно ее и нет. Она знала это, но ничего с собой поделать не могла. С каждой минутой ее захлестывала очередная волна страха, от которого даже начинало шуметь в ушах.

Наконец за Таней, которая принесла ему все требуемое, закрылась дверь, и Ротбауэр повернулся к Лене. Осмотрел ее с ног до головы, подмечая каждую деталь. Задержался взглядом сперва на знаке OST, потом на руках, которые Лена сложила на животе. Впервые этот жест покорности Лене был по душе — так она словно закрывала своего ребенка от его пронзительного взгляда, который проникал под кожу.

— Ты, наверное, удивлена, Лена, что я жив, правда? — произнес Ротбауэр. Она ждала, что он попросит ее налить ему кофе из фарфорового кофейника, но к Лениному удивлению, он сделал это сам. С наслаждением вдохнул аромат напитка, поднеся чашку к носу, и закрыл глаза. — Цоллер прав. У фон Ренбеков отличный поставщик на черном рынке.

Жди. Не показывай своего страха. Просто жди. Если ты заплачешь или как-то по-другому покажешь свой страх, то ему будет только на руку…

— Умная маленькая дрянь, — проговорил после пары глотков кофе Ротбауэр абсолютно спокойным тоном, без тени гнева или ненависти. — После всего, что я сделал для тебя и твоей сумасшедшей матери. После того, как я ввел тебя в круг своих друзей. Я дал тебе работу. Работу немки, заметь. Ты сидела за одним столом с рейхскомиссаром…

Ему не стоило называть ее мать сумасшедшей. Как только он сказал это, в Лене вспыхнул гнев при воспоминании о том, что сделали с мамой немцы. И она подозревала сейчас, что именно Ротбауэр приложил к этому руку. Гнев помог ей найти силы скрыть от его взгляда свой страх и сдержать слезы горя, чтобы казаться по-прежнему равнодушной, когда внутри бушевали бури.